В опале честный иудей

«У него есть все, что ему нужно...» Это об Ал. Соболеве. Коротко и ясно. Слова сии произнес «человек в штатском» - кагэбэшник, сопровождавший Ансамбль песни и пляски Советской Армии на гастроли во Францию. Как рассказал Ал. Соболеву один знакомый артист Ансамбля, он оказался случайным свидетелем разговора, который происходил после окончания концерта. Успех «Бухенвальдского набата» был, как всегда, огромен. Неожиданно к руководству Ансамбля обратился один из слушателей: он пожелал знать, каким образом он может в благодарность за «Бухенвальдский набат» передать в подарок автору слов этой песни легковой автомобиль. И услышал в ответ фразу, которую я привела несколькими строчками выше. Так как у Ал. Соболева легкового автомобиля в то время и никогда позже не было, то, ссылаясь на кагэбэшника, потому только, что он ему не был нужен. Тоже коротко и ясно. И вразумительно, чтоб не возникло ненужных сомнений.

Я уже цитировала моего героя, который сказал: «Нет, не только вода да еда, человеку - свобода положена»! Так он выразился, наверно, потому, что крышу над головой считал по наивности фактом само собой разумеющимся. Ведь его «крыша над головой» зависела не от бесхозяйственного мужика из забытой Богом деревни, а от представителей партийной власти.

Не подумайте только, что выбираю из жизни автора «Бухенвальдского набата» эпизоды и факты преимущественно душещипательные. Ну разве получение квартиры - событие из ряда вон выходящее?

Когда «Бухенвальдский набат» вышел на простор, стал достоянием миллионов людей, автор мелодии композитор Вано Мурадели, оцененный по заслугам, жил в высотном доме на Котельнической набережной. Автор стихов - поэт Ал. Соболев, явные заслуги которого, думалось, еще не успели толком ни понять, ни заметить, ни оценить, - жил в двухэтажном засыпном бараке, в комнате с печным отоплением, без водопровода, с «удобствами» в ста метрах от дома. Трудно себе представить, но и четыре года спустя после начала победного шествия «Бухенвальдского набата» по всему миру его автор все еще пребывал в том же засыпном бараке. И похоже, никто и не собирался его оттуда извлекать. Передо мною толстенная папка - документы квартирной эпопеи, собранные за без малого четыре года. Документы волокиты и издевательств. Как это произошло? Опять же по законам и правилам компартии. Желая, очевидно, лишний раз продемонстрировать подлинность и силу народовластия в стране, она скромно самоустранилась от решения жилищного вопроса поэта Ал. Соболева, очистив поле деятельности для властей местного значения, т.е. районного или городского масштабов. Почуяв, что поэта Ал. Соболева (неважно, что его песня всем, по-хорошему, уши прожужжала) «верхи» не жалуют, иначе не держали бы столько лет в бараке на удивление окружающим (люди, знавшие, что Ал. Соболев написал такую замечательную песню, засомневались: уж не заливает ли? Не может быть, чтобы такого заслуженного, даже знаменитого человека оставили на неизвестное время в бараке), так вот, местная - «народная» власть восприняла этот сигнал по-своему, а точнее - по тому самому партийному единомыслию, поспешив внушить превращенному в «просителя» автору «Бухенвальдского набата», что на своем дворе даже шавка — зверь. Лишь в 1962 г., спустя четыре года после Венского фестиваля, положившего начало международному признанию этой антифашистской, антивоенной песни, изведав и претерпев весь набор изобретенных советскими чинушами унижений и издевательств, добились мы (я шагала в ногу, в паре, рядом с больным мужем) улучшения жилищных условий. А почему, собственно, автор «Бухенвальдского набата», инвалид войны пожизненно - заслуженный гражданин страны - должен был добиваться нормальных - всего-то! - жилищных условий?!

Я прошу вас иногда остановиться, подумать. Вот и теперь прошу: вдумайтесь, можно ли себе представить, чтобы мучился с получением квартиры любой из верноподданных, вернопроданных литераторов? Вопрос был бы решен буквально за несколько минут телефонным звонком «сверху» или «наверх». И когда я пытаюсь отыскать причину четырехлетней волокиты с получением Ал. Соболевым всего-то двухкомнатной малометражки (это полагалось ему просто как инвалиду!), то, за неимением других доводов, других оснований, без натяжки и подтасовки упираюсь в антисемитизм как в единственный печальный ответ. Поясню. Перед компартийной мелкотой, к которой обращался талантливый поэт, бывший фронтовик, с него, не защищенного зонтом партии, слетала в их глазах вся ценность его личности для общества. Перед ними, без кольчуги и шлема, без щита и дружины, представал жид, к тому же не из тех, кто был оберегаем партией, а это весомее всех прочих аргументов. А раз так - ату его!.. Они твердо знали, что это - ненаказуемо!

Мучительные четыре года. Письма, хулиганские ответы, хождения к «шавкам» на приемы... О, Господи! Вспоминать, и то страшно. Мне думалось в те годы, что жить автору знаменитой песни в бараке или до его сноса, или до естественного от ветхости разрушения - никакого «света» в конце туннеля не виделось.