В опале честный иудей

Мы ждали, что махинатор получит большой срок заключения. «Пробки», как пробки, вылетят со своих номенклатурных постов. Громкое дело!.. Да простит Бог нам глупость и наивность, неистребимую веру в силу Правды. Очевидно, партия обратила наконец внимание на выход «Крокодила» из-под ее контроля за рамки дозволенного. Нет, журнал не закрыли. Не знаю, «поправили» ли (любимое слово партии) хватившего через край М.Г. Семёнова. Но финал фельетона «Пробковый пояс» с продолжением был нелепым и неожиданным: коллективное воровство и взяточничество из фельетона будто корова слизнула. Местные судебные органы приняли к рассмотрению несколько отдельных «мелких» дел. Настолько все измельчало, что зачинатель и «сочинитель» «пробкового пояса» был увиден судом всего-то мелким мошенником и получил полтора года наказания в обычных лагерях. А более десятка «пробок» - номенклатурных работников - отделались какими-то взысканиями по партийной линии. И жизнь на необъятных просторах Руси потекла по-прежнему тихо, плавно и безбурно, что требовалось и удалось доказать...

Не похоже лишь на «пожелтевшие листочки» и «засохшие веточки».,.

Еще меньше походил на атрибуты ходовой советской сатиры фельетон в «Крокодиле», названия которого не помню. Да дело не в названии. Содержание фельетона было жуткое. В одном из сибирских городков после войны был образован интернат или госпиталь для жертв войны. У Верещагина есть широко известная картина «Апофеоз войны» - гора человеческих черепов. А как можно было назвать людей, которым во время боевых действий оторвало руки и ноги?.. Жестоко, но метко народ называл таких инвалидов «самоварами». Туловище и голова. Полностью беспомощный, живой, живой, живой человек!.. Может быть, с небольшим сроком пребывания на этом свете, но живой!!! И нуждающийся в полном уходе, обслуживании, как беспомощный младенец, - и покорми, и помой, и, такова правда, пелёнки смени. «Крокодил» рассказал о том, что командовали в этом учреждении пьяницы-бабы и пьяницы-мужики, глумившиеся над героями войны... Прогреметь набатом об этом кошмаре следовало не в «Крокодиле», а со страниц той же «Правды»! Да где уж! Ради чего портить благостную картину всеобщего рая?! Какие «самовары»?.. Подальше их, вглубь, на свалку! Вот и сорвал Мануил Григорьевич маску с компартийной образины, изъеденной проказой равнодушия и бесчеловечности.

Мог бы этого не делать? Да запросто, если бы в нем не жил Человек. Честь и хвала тем, кто вслух и громко заявлял о своем неприятии тоталитарного режима. Светлая память и поклон редактору «Крокодила», ненавидевшему режим молча, наносившему ему удары без оповещений через западные «голоса».

Несправедливо и обидно, что ныне о нем никогда не вспоминают.

Они встретились с Ал. Соболевым, когда еще не появился «Бухенвальдский набат». Всего-то член профкома литераторов при издательстве «Советский писатель», Ал. Соболев предложил М.Г. Семёнову, работавшему тогда, в конце 50-х, в «Известиях», фельетон на злобу дня. М.Г. не стал справляться о наличии у нового для него автора билета ССП, а взял и напечатал фельетон. Он и не знал, конечно, что поддержал Ал. Соболева и материально и морально. Спустя месяц новый автор явился к Семёнову с новым фельетоном.

И снова - публикация!

Их ненадолго «развели» два события: М.Г. Семёнову поручили возглавить «Крокодил», а Ал. Соболев стал автором «Бухенвальдского набата».

Пастернак говорил как-то о смелости автора, но не в кабинете редактора, а за письменным столом, перед листом чистой бумаги. Такой смелости Ал. Соболеву занимать нужды не было. Страх никогда не стоял за его спиной, подбивая «сгладить», «смягчить», «скруглить», в конечном счете сверять все с «курсом» власти.

...Он положил на стол М.Г. Семёнова фельетон в стихах «Семейный суд». О воровстве. Тема была ненова, но постановка вопроса необычна. Фельетон называл членов семьи вора-ответработника его сообщниками, использующими краденые деньги для удовлетворения далеких от скромности личных потребностей, для жизни «не по средствам», И все это вызывающе бесстыдно, у всех на виду. И главное... безнаказанно.