В орбите войны: Записки советского корреспондента за рубежом. 1939–1945 годы

Наверное, Базна продолжал бы и дальше снабжать Берлин копиями протоколов встреч и конференций, где обсуждались планы союзных держав, если бы сами нацисты не совершили двух ошибок. По жадности или злой иронии Мойзиш расплачивался с усердным албанцем… фальшивыми английскими фунтами стерлингов. Эти фунты печатались в Берлине в большом количестве с диверсионной целью: выбрасывая их на рынок в нейтральных странах, нацисты рассчитывали подорвать английскую валюту. Мойзиш платил Базне за каждую плёнку документов по десять тысяч фунтов, и албанец использовал часть «денег». Как только фальшивки попали в банк, они были обнаружены, и след привёл к слуге английского посла. Почти в то же самое время германский посол в Анкаре Папен использовал сфотографированные Базной документы, чтобы обвинить Турцию в двурушничестве, и турки сообщили об этом в Лондон. Лондон немедленно послал в Анкару специалистов-контрразведчиков: «утечку» документов приостановили, Базна, почувствовав опасность, исчез. Нэтчбалл-Хьюджессен был отозван из Анкары и, как говорили наши знакомые из форин офиса — министерства иностранных дел Англии, — «положен на лёд», то есть отправлен в резерв до перевода на пенсию.

На наши недоумённые вопросы, почему копии протоколов конференций союзников в Москве, Тегеране и Касабланке, как и других трёх- или двусторонних встреч, посылались в Анкару, обычно следовал невразумительный ответ:

— Сэр Хью (Нэтчбалл-Хьюджессен) — заслуженный и опытный дипломат, и он мог дать полезный совет или высказать важное соображение…

— Он часто давал советы и высказывал соображения?

— Это нам неизвестно…

Скандальный провал английского посла в Турции весной 1944 года был главной темой застольных разговоров, шуток и анекдотов в политических и журналистских кругах Лондона. Одни поражались странной доверчивости опытного и уже далеко не молодого дипломата, другие полагали, что посол служил ширмой для более ловких людей — разведчиков. Поговаривали, что по каким-то, только ей ведомым мотивам английская Интеллидженс сервис решила через агента-двойника — а в том, что Цицерон был двойником, мало кто сомневался, — передать Берлину важные документы, излагающие стратегические планы союзников. Эти предположения не были тогда поддержаны, но и не были опровергнуты.

Нэтчбалл-Хьюджессен, с которым мы многократно встречались в Брюсселе на различных церемониях, приёмах, вечеринках и несколько раз обедали и ужинали в узком кругу, не производил впечатления хитрого или вероломного человека. Неизменно вежливый, обходительный, осторожный в словах и жестах, он казался усердным и исполнительным чиновником, неустанным трудом проложившим себе «путь наверх». Его апостолами были Дизраэли и Пальмерстон, хотя он и считал, что их вражда к России не вызывалась серьёзными причинами и скорее отражала жгучую неприязнь, которую испытывала к царскому двору королева Виктория, заразившаяся русофобством от своего мужа-немца.

Буквально на второй день после приезда в Брюссель Нэтчбалл-Хьюджессен отправился к премьер-министру Пьерло и, как рассказал нам Демани, руководитель Фронта независимости, объявил, что английское правительство требует разоружения партизанских отрядов.

— Союзное командование не намерено терпеть на своих коммуникациях чужие вооружённые силы, — сказал он премьер-министру, а тот слово в слово передал командованию сил Сопротивления.

Правительство, ссылаясь на это требование, решило против воли министров-коммунистов и представителей Фронта независимости распустить все вооружённые отряды, действовавшие на территории Бельгии до прихода войск союзников. Отряды, возникшие с благословения или по воле правительства, когда оно ещё было в Лондоне, немедленно самораспустились. Отряды, созданные патриотическими силами в самой Бельгии и составлявшие вооружённую силу Фронта независимости, отказались выполнить решение правительства и поставили своё условие — включить их боевые соединения во вновь создаваемую бельгийскую армию: война продолжалась, враг ещё занимал некоторые районы Бельгии, и полное разоружение единственно пригодной к военным действиям силы было преступлением против народа. Правительство отказалось включить партизанские отряды в армию, хотя Франция сделала это. Партизанам было приказано сдать оружие в обмен на «сертификат», который давал его обладателю право быть принятым впоследствии в армию или полицию. Обмен добытых в боях винтовок и автоматов на кусок бумаги был явно неравноценным, и партизаны снова отказались сдать оружие. Тогда правительство приказало полиции найти и отнять оружие. И в течение нескольких недель полицейские отряды обыскивали дом за домом, отбирая у патриотов оружие и арестовывая тех, кто не хотел с ним расставаться.