В оркестре Аушвица

Сильвия… Крошечная, живая и шустрая, как ртуть. Говорит быстро, четко и уверенно, часто звонко смеется, отпуская бойкие шутки. Сильвия не имеет привычки жалеть себя и сразу дает понять, что не потерпит этого от чужого человека. Она только что вышла из больницы — пришлось лечь на обследование в связи с артрозом тазобедренного сустава. Слава богу, не рак, не нервное расстройство, а «всего лишь» нога!

Сильвия снова пошла учиться ближе к пятидесяти и успела стать доктором наук, считая, что этот способ восстановить разорванные связи с прошлым, со сломанным детством и почти уничтоженной юностью ничем не хуже других…

Сильвия рассказывает, какую ярость испытала летом 1987 года в Германии.

Муниципалитет Берлина пригласил ее и других израильтян, родившихся до несчастья, на открытие коммунальной еврейской школы. Присутствовали члены берлинской общины, официальный представитель городской власти, все выглядели счастливыми и были полны энтузиазма. Сильвия — не самый терпеливый человек на свете, и она закусывает удила.

Чему тут радоваться? По какой такой причине она должна ликовать? Здесь начнет работать одна-единственная начальная школа, а пятьдесят пять лет назад всё закрыли одним махом, детей депортировали, а Сильвия оказалась на улице и выжила только чудом… Хильда с мужем тоже были на празднике: хорошо зная характер подруги, они в последний момент успели остановить ее…

Нашу беседу все время прерывает попугай: он распевает во все горло, изображает звонок телефона, поносит окружающих, лает, дразня комнатную собачку Сильвии, мурлычет первые такты «Влтавы», симфонической поэмы Бедржиха Сметаны, и Атиквы, вдохновенного национального гимна, то есть ведет себя как все дурно воспитанные птицы. Время от времени Сильвия призывает негодяя к порядку, но мне почему-то кажется, что она гордится успехами питомца.

Сильвия говорит холодно и отстраненно, как будто рассказывает чужую историю, а я вдруг понимаю, что мне не по себе не из-за ее тона. Все дело в том, что я не понимаю, какое место в этой истории могу занять.

Я не просто наблюдаю, не только собираю материал. Да, Сильвия тебя забыла, но ты незримо присутствуешь в описываемых ею событиях…

Дессау[85], 30 января 1933-го

В день прихода Гитлера к власти Сильвии Вагенберг было шесть лет.

Вот как произошла ее первая встреча с нацизмом. Хозяин ножевой мастерской праздновал событие на свой манер. Огромный детина напялил коричневую полевую форму SA, надел повязку со свастикой в красном круге, сдвинул кепи чуть набок, чтобы придать себе воинственный вид, и предупредил мать Сильвии: «Если поймаю вашу дочь, перережу ей горло!» О да, он запросто мог это сделать, у него имелись огромные тесаки, резаки для мяса, ножницы разных форм, и Сильвия ужасно испугалась, ведь у нее была совсем тонкая шейка.

Она перестала ходить мимо мастерской, но однажды он поймал девочку и у нее на глазах зарезал подобранных бедняжкой котят — во имя защиты Немецкой Нации.

Мать решила спрятать дочерей от этого мерзавца и подобных ему «новых хозяев» Германии и поместила обеих в пансион для девочек в окрестностях Потсдама, богатого предместья Берлина.

Сильвия и Карла жили там, чувствуя себя более или менее защищенными, до ноября 1938 года. А потом случилась Хрустальная ночь[86]. Разъяренная толпа ворвалась в пансион и все там разгромила: варвары выбросили из окна пианино — ради защиты Культуры и европейских ценностей…

Все ученицы отправились в Берлин — самые маленькие поездом, старшие пешком, — где застали разгром, бедствие. Часть города, заселенная евреями, горела. Дом Сильвии находился в центре, на знаменитом бульваре Курфюрстендам, прилегающий к нему угловой магазин пылал…

Сильвия напоминала воробышка, маленькую несчастную птичку, а физически являла собой ненавидимый нацизмом архетип. Тонкие черты лица, огромные сверкающие темные глаза, длинные черные волосы… Как-то раз они с матерью шли по улице, и девочка случайно задела рукой заднюю ногу лошади, в седле которой сидел нацист в форме. Решив, что Сильвия сделала это нарочно, он разъярился: «Как посмела эта еврейка дотронуться до меня?!» — и осыпал их грязными ругательствами.

Через несколько месяцев мать Сильвии отдала ее в сиротский приют на Александерплац, под присмотр директрисы, отправила Карлу в лагерь сионистской молодежи, чтобы попытаться покинуть страну, и одна уехала в Англию. Сестры больше общались с друзьями, чем друг с другом. Именно в тот период Карла тесно сошлась с Хильдой.

Сильвия каждый день пешком ходила в лицей, находился он неблизко, и ей регулярно досаждали подростки из гитлерюгенда, так что пришлось освоить партизанскую тактику — прятаться в подъездах и дворах.