В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939–1945

«Он» едва дышал и спал, скрючившись, как пещерное животное, походя на теплый кусок железа, но порой внезапно начинал хрипеть и свистеть. Однако это приводило лишь к тому, что с забора спрыгивала кошка. Вскоре она возвращалась и, навострив уши, усаживалась на прежнее место.

Порой в комнате было так сильно натоплено, что казалось, будто бы печь должна лопнуть, а иной раз Флорика забывала закрыть дверь, и тогда «он» просыпался от холодного сквозняка. Просыпался «он» и от пыхтения огромной черной свиньи, вырывавшейся из свинарника и начинавшей нарезать круги вдоль стены дома.

Иногда в комнату забредали индюки, а потом не могли найти выход до тех пор, пока «он» не начинал швырять в них домашние тапочки. Тогда комната превращалась в настоящий сарай, где в воздухе хлопали крылья, летали перья и слышался писк.

Флорика всегда была готова совершить какую-нибудь глупость, что вообще свойственно маленьким девочкам. Как-то раз она даже подняла его с кровати и попыталась напялить на него свою девчачью одежду – как минимум три юбки и несколько головных платков.

Возможно, она была маленькой ведьмой…

Отпуск

«Он» никогда не рассчитывал на отпуск, ведь впереди него на очереди было много других, и к тому же женатых. Так уж повелось, что солдаты, находившиеся на действительной военной службе, всегда оказывались в конце.

Из батареи позвонили невесть в какую рань и приказали явиться в канцелярию к 10 часам утра в полном походном снаряжении, прихватив с собой заявление на предоставление отпуска. У него была свободная от дежурства ночь, и на смену ему предстояло заступать только в шесть часов. Но его разбудили слишком рано – в проеме небольшого оконца, которое осталось без светомаскировки, было совсем темно.

Постовой в валенках то и дело заходил в барак, чтобы поддержать огонь в печи, громыхая при этом ведром с углем. Когда «он» встал, то чуть было не споткнулся о печь – настолько по-дурацки была поставлена его кровать.

На улице в ночном небе на востоке стали проступать очертания гор и показался коричневато-зеленый отблеск. Тем временем на дороге остановился целый караван телег, и было слышно, как в сене кашляли и возились женщины. На колеса передней повозки падал свет от керосиновой лампы.

На то, чтобы помыться, времени уже не оставалось. Следовало в спешном порядке собраться в дорогу.

Младший врач у него ничего не обнаружил. Он лишь молча шлепнул печать на бланке, в котором значилось: «Паразитов и признаков инфекционного заболевания не обнаружено». Врач вообще оказался хорошим парнем, и не исключено, что именно ему «он» был обязан своим отпуском.

Они вместе позавтракали в «Бонбоньерке» – единственном кафе, которое разрешалось посещать солдатам немецкого вермахта. При этом младший врач, постоянно заглядывая в толстую книгу, которая едва не свалилась с небольшого шаткого мраморного столика, съел двойную порцию взбитых сливок. Сам же «он» держал тарелку на весу, поскольку места за столиком больше не оставалось.

– Чем вы собираетесь заняться после войны? – решил наконец завязать беседу врач. – Продолжите учебу или…

– Я еще толком ничего не решил, господин младший врач. Мой отец считает, что мне стоит поступить на службу в банк, в котором он раньше работал.

– Ах, так. И хотя это больше по коммерческой части, но тоже неплохо.

Произнеся это, врач облизал вилку, поскреб ею в своей книге и стал рассматривать в ней какой-то рисунок. Было непонятно, то ли на нем изображались внутренности живота, то ли обнаженный мозг – виднелось множество красных и синих колбасок, из которых исходили стрелки с надписями по латыни.

Наконец врач оторвался от рисунка и спросил:

– А когда у вас есть время для размышлений, о чем вы думаете? Скорее всего, такая возможность у вас всегда имеется, когда днем вы стоите на посту на свежем воздухе или ночью несете дежурство.

– Ни о чем особенном, господин младший врач. Мне в голову приходит множество различных мыслей. Например, я совсем не страдаю от отсутствия кино. У меня в мозгу постоянно крутится какая-нибудь лента. Как вам объяснить? Возникают образы, уже мной увиденные, или видения будущего, где я всегда играю главную роль. То же можно сказать и о звуковом кино. Однако самого звука я не различаю – он либо слишком тихий, либо, наоборот, такой громкий, что слов разобрать невозможно. Просто чувствуешь, что люди кричат или что-то говорят, шевеля губами. Однако треск от кинопроектора всегда слышен.

– Глупости! Вот если бы мне пришлось нести дежурство, то я повторял бы то, что выучил наизусть, например, строение внутренних органов, программу партии, то есть то, что мне известно. Поэтому выбросьте из головы всякую чушь. Кстати, как зовут вашего командира орудия? Правильно! Что ж, мне кажется, что вы вполне созрели для отпуска.

Часть четвертая Ставка фюрера. 1942–1945 годы (В качестве обер-ефрейтора, ответственного за ведение журнала боевых действий.)