В открытое небо

Порой он глядит в иллюминатор и старается узреть самое главное. Нечто, что существует за пределами сиюминутной и преходящей жизни и никотинового вкуса во рту. Иногда в курительной комнате лайнера соотечественники жалуются на свою долю: наперебой ругают Германию, Францию, Соединенные Штаты и сочувствуют друг другу в горькой судьбе. В каюту он возвращается, чувствуя себя хуже, чем когда оттуда выходил: мутит от мелочности этих роскошествующих изгнанников, которые плачутся друг другу в жилетку, направляясь в Америку на борту лайнера, где на ужин их кормят супом из лангустов и развлекают турнирами по игре в бридж. Он не знает, хорошо ли сделал, уехав из страны. Его столько раз уверяли, что в Америке он принесет гораздо больше пользы, что он станет ключевой фигурой, которая поможет убедить Соединенные Штаты вступить в войну, что в конце концов ему самому захотелось этому поверить. Он знает, что в реорганизованной за пределами Франции французской армии под командованием генерала де Голля с распростертыми объятиями его не ждут. Де Голль ему не нравится. Не нравится его военная заносчивость. Не доверяет он военным, которые рвутся в политику. Такие превращают нации в казармы.

В Нью-Йорк он прибывает 31 декабря. С палубы корабля виднеются небоскребы Манхэттена, горделиво взмывающие в небо башнями футуристического замка. Ему легче от мысли, что уходит в прошлое этот 1940 год, год войны. Год, когда ему исполнилось сорок лет. Год, когда Гийоме ушел на дно моря, оставив его одного.

Причалы Нью-Йорка переживают эпоху лихорадочного передвижения пассажиров и грузов, значительная часть которых сложена кругами в доках. Трансатлантические суда причаливают из Европы без перерыва, один за другим.

Тони ступает на землю Северной Америки вместе с сотнями других пассажиров, которые сходят на берег в непрерывной сутолоке сгружающих чемоданы молодых людей в суконных кепках и с приклеенными к нижней губе сигаретками. На пристани его ждут несколько журналистов, жаждущих услышать комментарии лауреата престижной Национальной книжной премии в номинации жанра, который англосаксы называют no ficción. Он вовсе не является точным соответствием тому жанру эссе – заумному, академическому и напыщенному, что столь по сердцу старушке Европе.

Его спрашивают о политике, задают вопросы о маршале Петене, образовавшем в Виши французское правительство, стоящее не более воды с газом в той немецкой Франции, над которой реет свастика. Он ежится от этих вопросов. У него вызывают отвращение те французы, что остались лизать сапоги офицерам гестапо, но не меньшее отвращение вызывают французы, которые громко с позиций завзятых патриотов ругают правительство Виши, попивая коньяк в мягких креслах гостиных Эшторила, Лондона или Нью-Йорка.

В Нью-Йорке более семи миллионов жителей. Никогда не чувствовал он себя так одиноко.

В нем то же ощущение, как много лет назад, когда он ездил по французской глубинке, пытаясь продать грузовики, которые никто не хотел покупать. Его издатели забронировали для него номер в отеле «Ритц», его текущий счет выглядит лучше, чем когда бы то ни было, однако улыбка его мертва.

Первые несколько недель его постоянно приглашают на вечера и вечеринки. Все хотят заполучить в свою гостиную этого писателя-авиатора, который иногда, если его очень попросить, еще и проводит сеансы гипноза. Он всегда выбирает какую-нибудь даму из самых рыхлых, готовую впасть в гипнотическое состояние еще до того, как он сделает рукой первый пасс.

Однажды, когда он к вечеру возвращается в отель, на диване в холле его ждет посетительница. Блистательная, одетая по последней моде в узкое платье с пояском на талии, из-под белокурой челки – пристальный взгляд.

– Николь! Мне говорили, ты в Лондоне. Что ты делаешь здесь, в Нью-Йорке?

– Сейчас все в Нью-Йорке!

Она хочет, чтобы он показал ей свои работы.

– Как твоя «Цитадель», продвинулась?

– Совсем чуть-чуть.

– Не бросай ее.

– Не брошу.

– Есть человек, с которым мне хочется тебя познакомить. Я договорилась о встрече с ним в кафетерии.

– Кто это? Какая-нибудь экзотичная красотка?

– Гораздо лучше.

Когда они входят в зал кафетерия, за столиком с чашечкой кофе обнаруживается полный мужчина в белом костюме.

– Познакомься – Эрик Перро.

Тони чувствует, как откуда-то из желудка поднимается волна раздражения, и в отчаянии смотрит на Николь. Хочется просто убежать. Перро работает на де Голля, отвечает за пропаганду. Он больший голлист, чем сам де Голль, со всеми имеющимися у генерала недостатками, но без единого его достоинства.

– Дружище Антуан! Приятно познакомиться.

Тони без особого желания протягивает для рукопожатия руку. Битых полчаса Перро при ненавязчивой поддержке Николь пытается убедить его присоединиться к людям генерала. В свойственном ему стиле – чем-то среднем между балагурством и языком мафиози – он завуалированно угрожает Тони в случае его отказа.

– Не такие сейчас времена, чтоб ни нашим, ни вашим, дружище Антуан. Вы меня понимаете…

– Хотите сказать, что вы из тех, кто полагает: если ты не с нами – то против нас?