В ожидании

Динни прочла:

«Сэр.

Льщу себя надеждой, что вы простите мою назойливость. Мне стало известно, что некоторые места из моей книги „Боливия и её тайны“, опубликованной в июле прошлого года, доставили прискорбные неприятности моему помощнику капитану Хьюберту Черрелу, кавалеру ордена „За боевые заслуги“, который во время нашей экспедиции ведал транспортом. Перечитав эти места, я пришёл к выводу, что, обескураженный частичной неудачей экспедиции и крайне утомлённый, я подверг поведение капитана Черрела незаслуженной критике. Хочу ещё до выхода второго, исправленного издания книги, которое, надеюсь, не замедлит появиться, воспользоваться возможностью публично, через вашу широко известную газету взять обратно выдвинутые мной обвинения. Считаю приятным долгом принести капитану Черрелу, как человеку и представителю британской армии, мои искренние извинения по поводу тех огорчений, которые я ему причинил и о которых сожалею.

Ваш покорный слуга

Эдуард Халлорсен, профессор.

Отель „Пьемонт“, Лондон.»

— Очень мило! — объявила Динни, незаметно вздрогнув.

— Халлорсен в Лондоне! Какого чёрта он всё это затеял ни с того ни с сего?

Динни обрывала пожелтевшие лепестки африканской лилии. Только теперь ей стало понятно, насколько опасно устраивать чужие дела.

— Все это очень похоже на раскаяние, мой дорогой.

— Что? Этот тип раскаялся? Ну нет! За этим что-то стоит.

— Да. Стою я.

— Ты?

Динни скрыла испуг улыбкой.

— Я встретила Халлорсена у Дианы в Лондоне. В Липпингхолле он тоже был. Словом, я… м-м… взялась за него.

Желтоватое лицо Хьюберта побагровело.

— Ты его просила… клянчила…

— Что ты! Нет!

— Тогда как же?

— Похоже, что он увлёкся мной. Странно, конечно, но что я могла поделать?

— Он это сделал, чтобы завоевать твоё расположение?

— Я вижу, ты взял тон мужчины и старшего брата.

— Динни!

Теперь, скрывая злость под улыбкой, вспыхнула и Динни:

— Я его не поощряла. Вылила на него немало холодной воды, хотя не могла отучить от этого крайне неблагоразумного увлечения. Но если хочешь знать, Хьюберт, в нём много порядочности.

— То, что ты это находишь, — в порядке вещей, — холодно заметил Хьюберт. Лицо его снова приобрело желтоватый и даже какой-то пепельный оттенок.

Динни порывисто схватила брата за рукав:

— Не глупи, милый! Не всё ли равно, какие у него мотивы — пусть даже дурные. Он же принёс публичное извинение. Что в этом плохого?

— То, что в этом замешана моя сестра. Я выгляжу во всей этой истории, как… — Хьюберт стиснул голову руками. — Я взят в клещи. Каждый может щёлкнуть меня по лбу, а я бессилен.

К Динни вернулось её хладнокровие.

— Ты напрасно боишься, что я тебя скомпрометирую. Письмо — очень отрадная новость: оно делает всю эту историю совершенно беспочвенной. Кто посмеет раскрыть рот после такого извинения?

Но Хьюберт, не взяв назад газету, уже вернулся в дом.

Динни в общем была свободна от мелкого самолюбия. Чувство юмора спасало её от переоценки собственных заслуг. Она понимала, что была обязана предвидеть и предотвратить то, что случилось, но как — не знала и сейчас.

Негодование Хьюберта было вполне естественным. Будь извинения Халлорсена подсказаны ему внутренним убеждением, они бы утешили молодого человека, но, продиктованные лишь желанием угодить его сестре, вызвали ещё большую озлобленность. Хьюберт так ясно дал понять, насколько ему противно, что Халлорсен увлечён ею! И всё-таки налицо было письмо — открытое и прямое признание несправедливости выдвинутых обвинений. Оно все меняло. Динни немедленно углубилась в размышления о том, какую пользу можно из него извлечь. Стоит ли послать его лорду Саксендену? Стоит, раз уже дело зашло так далеко. И Динни пошла писать сопроводительную записку.