В ожидании

«Кондафорд, 21 сентября.

Дорогой лорд Саксенден.

Я отваживаюсь послать Вам вырезку из сегодняшнего номера „Таймс“, так как верю, что она в какой-то степени может оправдать мою дерзость в тот вечер. Я действительно не имела никакого права мучить Вас после столь утомительного дня чтением отрывков из дневника моего брата. Это было непростительно, и я не удивляюсь, что Вам пришлось искать спасения. Однако прилагаемая вырезка подтвердит, что мой брат пострадал несправедливо, и я надеюсь, что Вы простите меня.

Искренне ваша Элизабет Черрел».

Заклеив конверт, она справилась о лорде Саксендене во «Всеобщем биографическом словаре» и адресовала письмо, надписав на нём «Лично», в лондонскую резиденцию пэра.

Потом отправилась искать Хьюберта и узнала, что тот взял машину и уехал в Лондон.

Хьюберт гнал вовсю. Объяснение с Динни страшно расстроило его.

Меньше чем за два часа он покрыл добрых шестьдесят миль и в час дня уже был у отеля «Пьемонт». Он не обменялся с Халлорсеном ни словом с тех пор, как простился с ним шесть месяцев назад.

Молодой человек послал свою карточку и уселся в холле, плохо представляя себе, что скажет американцу. Когда вслед за мальчиком рассыльным перед ним выросла высокая фигура профессора, холод сковал все тело Хьюберта.

— Капитан Черрел! — воскликнул Халлорсен и протянул руку.

Отвращение к сценам возобладало в Хьюберте над первым естественным порывом. Он принял руку, но не ответил американцу даже лёгким пожатием пальцев.

— Из «Таймс» я узнал, что вы здесь. Нельзя ли нам куда-нибудь отойти? Нужно поговорить.

Халлорсен отвёл Хьюберта в нишу.

— Принесите коктейли, — бросил он официанту.

— Благодарю, я не хочу. Закурить разрешите?

— Надеюсь, это будет трубка мира, капитан?

— Не знаю. Извинения, которые сделаны не по убеждению, для меня ничто.

— Кто сказал, что они сделаны не по убеждению?

— Моя сестра.

— Ваша сестра, капитан Черрел, — редкостный человек и очаровательная юная леди. Я не хотел бы ей противоречить.

— Не возражаете, если я буду говорить откровенно?

— Конечно, нет!

— Тогда я скажу, что предпочёл бы вовсе не получать извинений, чем знать, что обязан ими симпатии, которую вы питаете к одному из членов моей семьи.

— Видите ли, — помолчав, произнёс Халлорсен, — я не могу снова написать в «Таймс» и заявить, что ошибался, когда приносил эти извинения. Надо думать, они этого не допустят. Я был очень раздражён, когда писал книгу. Я сказал об этом вашей сестре и это же повторяю вам. Я утратил тогда всякое чувство жалости и теперь раскаиваюсь в этом.

— Мне нужна не жалость, а справедливость. Подвёл я вас или не подвёл?

— Бесспорно одно: ваше неумение справиться с этой шайкой окончательно обрекло меня на провал.

— Согласен. Но скажите, я подвёл вас по своей вине или потому, что вы возложили на меня невыполнимую задачу?

С минуту мужчины стояли, глядя друг другу в глаза и не произнося ни слова. Затем Халлорсен протянул руку.

— Будем считать, что виноват я, — сказал он.

Рука Хьюберта порывисто потянулась к нему, но на полпути остановилась.

— Одну минуту. Вы так говорите, чтобы угодить моей сестре?

— Нет, сэр, я так думаю.

Хьюберт пожал ему руку.

— Вот и великолепно! — воскликнул Халлорсен. — Мы не ладили, капитан, но с тех пор как я побывал в одном из ваших старинных поместий, я понял, почему так получилось. Я ожидал от вас того, чего вы, классический англичанин, не можете дать, — открытого выражения ваших чувств. Вижу, что вас надо переводить на наш язык. Я этого не сумел. Потому мы и ходили вслепую друг около друга. А это верный способ испортить себе кровь.

— Почему — не знаю, но кровь мы друг другу попортили как следует.

— Ну, ничего. Я не прочь ещё раз начать всё сначала.

Хьюберт вздрогнул.

— Я — нет.

— А теперь, капитан, позавтракаем вместе, и вы расскажете мне, чем я могу вам быть полезен. Я сделаю всё, что вы скажете, чтобы исправить свою ошибку.

Хьюберт помолчал. Лицо его было бесстрастно, но руки слегка тряслись.

— Всё в порядке, — сказал он. — Это пустяки.

И они вошли в ресторан.

XIII

Если на свете есть что-нибудь бесспорное, — в чём с полным основанием можно усомниться, — так это то, что все дела, связанные с государственными учреждениями, пойдут не так, как рассчитывает частное лицо.