В ожидании дождя

Сын протягивает мне атлас, открытый на карте этого места. Точка, обозначающая болото, окружена лесом со всех сторон, кроме одной, той самой, с которой мы подъезжали сюда, когда следили за Майлзом.

Атлас падает у меня из рук и летит в болото. Я вдруг понимаю что-то очень важное, но тут же забываю, что именно.

«Люблю зубные нити, — говорит мой сын. — Мне нравится ощущение, когда нитка скользит между зубами».

«Хорошо, — отвечаю я, чувствуя, как доски начинают вибрировать под ногами. Что-то стремительно несется на нас из тумана с другого конца крестовины. — У тебя будут здоровые зубы».

«Он не может разговаривать. Ему отрезали язык», — говорит он.

«Не может, — соглашаюсь я. — Без языка это трудно».

Грохот становится сильнее. Сарай полностью растворяется в густом тумане. Я уже не вижу досок у себя под ногами. Не вижу своих ног.

«Она сказала: „Они“».

«Кто?»

Он смотрит на меня и мотает головой:

«Не „он“, а „они“».

«Точно».

«Мама ведь не в сарае?»

«Нет. Она для этого слишком умная».

Я вглядываюсь в окружающий нас туман, пытаясь разглядеть, что там грохочет.

«Четырнадцать», — говорит мой сын. Я перевожу взгляд на него и обнаруживаю, что на его плечах — голова Скотта Пирса. Он плотоядно улыбается. «Четырнадцать. Это очень громко, ты, недоумок».

Грохот совсем близко. Я напрягаю зрение и вижу темную фигуру, которая, расставив в стороны руки, в прыжке несется на меня сквозь плотный, как сахарная вата, туман.

«Я умнее тебя», — произносит Скотт Пирс, он же мой сын, он же непонятно что.

Прорывая плотную завесу, на меня на скорости сто миль в час надвигается ухмыляющееся и скалящее зубы лицо.

Это лицо Карен Николс, которое на глазах превращается в лицо Энджи, и я вижу, что ее голова прикреплена к обнаженному телу Ванессы Мур, но уже в следующий миг понимаю, что это Шивон, глядящая на меня мертвыми глазами. Наконец существо обретает черты Кларенса, он напрыгивает на меня всеми четырьмя лапами и опрокидывает на спину. Я падаю. Подо мной должен быть дощатый настил, но его нет, и я проваливаюсь вниз, в туман, и чувствую, что задыхаюсь.

Я рывком сел в постели.

— Спи дальше, — пробормотала Энджи, не отрывая лица от подушки.

— До клюквенного болота Пирс добрался не на машине, — сказал я.

— Не на машине, — буркнула она в подушку. — Угу.

— Он пришел пешком, — сказал я. — От своего дома.

— Ты спишь, — сказала она.

— Нет, я уже проснулся.

Она приподняла голову и посмотрела на меня заспанными глазами:

— А до утра это не подождет?

— Подождет. Конечно.

Она рухнула назад на подушку и закрыла глаза.

— У него есть дом, — тихо произнес я в ночной тишине. — В Плимуте.

34

— Мы едем в Плимут, — сказала Энджи, когда на развилке в Брейнтри мы свернули на шоссе № 3, — потому что так сказал во сне твой сын?

— Это не мой сын. Вернее, во сне он был моим сыном, но во сне и Кларенс был жив, а мы оба знаем, что Кларенс умер. Кроме того, нельзя шагнуть с тротуара в центре города и оказаться в Плимуте. А даже если бы это было возможно…