В ожидании Романа

Ребята наперебой задавали вопросы. Но вид Виктора внушал такое беспокойство, что у всех родилось сомнение, насколько радостные новости услышал их друг. Витька молчал. Смотрел куда-то вдаль мутными глазами, в которых плескалось горе...

–?Родила, – сказал тихо.

–?Ну?! – в один голос заорали ребята.

Никому почему-то не пришло в голову сказать в тот момент «поздравляю», хотя это было бы вполне логично.

–?Родила девочку, три шестьсот, пятьдесят два сантиметра. – Голос молодого отца был тусклым, если не сказать бесцветным.

–?Ну? – уже осторожней и тише спросил кто-то.

–?Первого марта родила. В первый день весны.

Он замолчал. Молчали и ребята. Что-то страшное, казалось, должно было сейчас прозвучать. Никак, ну, никак не вязалась эта радостная весть о рождении дочери с обликом Глыбы.

Прошло несколько мгновений. Ребята смотрели на Витьку, ничего не понимая. А тот сидел, обхватив колени, устремив взгляд вдаль, но явно не видя там ничего. Потом монотонно так, серо проговорил:

–?А Люська умерла.

–?Что?..

–?Как?..

–?Как это?..

Ребята заволновались. Присели рядом. Недоумевали. Витька продолжал говорить. В голосе появилась сначала горечь, потом отчаяние, затем крик.

–?У них уже, оказывается, такое было в роду. Умирали женщины при родах... Дети выживают, а матери – нет...

Глаза покраснели. Он заморгал. Потом встал, схватился за голову и заорал:

–?Нет, я не пойму эту жизнь! Не пойму эту смерть! Я здесь, на войне, – живой, здоровый! Ни царапины, ничего! А она там – в мирной жизни, в Москве, – умерла!

Он говорил как будто даже с удивлением, как будто сам поражаясь своей мысли.

И потом заорал, не сдерживая слез. Зло, отчаянно, с болью:

–?Я больше не увижу ее! Господи, Люська! Люська-а-а-а! Я даже не хоронил ее! Они сообщали, а ничего не дошло! Уйдите все! Уйдите!

И он ушел куда-то за палатки, ближе к горам, и выл там. Как раненый зверь... Выл, кричал, плакал...

–?Слышь, ребят?! – обратился Степан к товарищам. – Водка? Спирт? Что там у нас есть? Ему выпить надо, а то сорвется мужик.

Только Степана и подпустил к себе Витька. Сидели вдвоем, пили, молчали, изредка перекидываясь отрывистыми фразами. Виктору надо было бы выговориться, а только что он скажет? Что ему больно? Это понятно. Что он войну проклинает? А война-то здесь как раз и ни при чем! Это же в мирной жизни случилось, в больнице, под присмотром врачей. Что он судьбу свою проклинает? Такого не скажешь даже в бреду. Жизнь-то продолжается. Хочешь – не хочешь, а надо идти по ней дальше. Что тут скажешь?

–?Степ! Споем, а? Степа!..

И они запели... Это даже и не пение было, а сплошное рыдание:

Черный ворон, что ты вьешься
Над моею головой?

Ребята услышали. Поняли: можно подойти. Сели в круг, молча выпили по сто грамм за упокой души бедной Люськи и затянули на всю округу:

Степь да степь кругом,
Путь далек лежит...

Где-то вдалеке в ответ прозвучали длинные автоматные очереди...

... Нет, не мог Степан ударить Витьку. Ни при каких обстоятельствах не мог.

Через товарищей своих боевых удалось Степану разыскать телефон Виктора. Созвонились, договорились встретиться в пивном ресторанчике. Виктор вошел, когда Степан уже сидел. Смотрел пустыми глазами в меню. Ничего не видел. Ждал дружбана.

Виктор стоял – могучий, здоровый, без улыбки. Ну, Глыба, он Глыба и есть.

Молча обнялись и застыли. Просто стояли посреди ресторана два мужика. В немом объятии. Но столько в нем было всего, в этом дружеском единении: и боль, и память, и грусть, и печаль, и радость встречи, и горечь, и дружеская любовь, и благодарность судьбе! Они не виделись лет пятнадцать.

Тогда, после Афгана, встречались пару раз, потом потерялись как-то...

–?А я, знаешь, Степа... Я бы не только ударить... Я сейчас любого убить могу.

–?Что так?

–?Ты помнишь, как Люська умерла?

Ему непросто далась эта фраза. Желваки заходили, кадык обострился.

–?Конечно.

–?Так вот. Дочка же у меня. Маша. Машенька... Ну... Замуж вышла. Не успела школу окончить, в восемнадцать лет выскочила. Парень неплохой. Постарше ее, посерьезней. Но я не о том...

Он помолчал, отхлебнул пива.

–?Рожать ей через месяц. Я всех врачей на ноги поднял, в лучшие клиники устраивал ее на обследования. Говорят, все нормально, никакой патологии.

–?Ну и хорошо!

–?Да пойми ты! И Люське так говорили. А потом кровотечение в родах. И все! А самое страшное: не первый это случай в их роду. С какой-то прабабкой такое же случилось, и с теткой Люськиной тоже.

–?И что делать?

–?Я договорился в хорошем центре... Чтобы роды профессор принимал, чтоб все по высшему разряду.

–?Молодец!

–?Молодец-то молодец! Только деньги бешеные. Мало того что сам контракт оплачиваешь официально. Плюс врачу. Короче, мне десятка нужна. Так что я, Степа, не обижайся, за бабки и удавлю, и завалю... У меня она одна-единственная. Нет никого больше. Если, Боже сохрани, ее потеряю, то все... Не представляю, как смогу жить...

Он опять помолчал. Потом с трудом, с болью признался: