В ожидании счастливой встречи

…Шли дни. Без устали бродил Кузьма, исходил покосами да еланями всю округу и вдоль и поперек. Ни кобылы, ни следа. Да и покосы кустом затягивает. Редко встретишь и мужика в соку, — подобрала война. Куда ни поглядишь — старики, дети. А раньше, бывало, каждый старается оторвать у кустов клочок земли, вырубить, выдернуть куст, прирезать к покосу. А теперь обкусывают траву с середки. Не вытерпит Кузьма, попросит косу, пособьет обочины. Да разве одному под силу.

Вернулся Кузьма домой через неделю без Арины. Еще больше осунулся, посмурнел. Возьмется тесать — топор из рук валится.

Няня Клаша и та изводится. И правда, какая жизнь без коня мужику? Да еще какого коня. «Вот уж на что колода неживая, — сравнивает нянька, — а без воды побудет — рассохлась. Налил — засвистала во все дырки. Осиротел Кузьма. Да и Ульяну не отдаст Харитон Ляксеич». Няня Клаша потерю Арины считала и потерей для Кузьмы Ульяны. «Ну кто за него, безлошадного, отдаст невесту из справного дома», — жалеет нянька Кузьму. Не знает и чем потешить: то травы даст попить, то карты раскинет.

— Можно сказать, Кузя, кобыла у ворот стоит, зачем только не видим. Помянешь мое слово, Кузя, найдется наша Арина…

Кузьма от этих слов как воскреснет, но пройдет день-два, и снова все из рук валится.

Не выдержала няня Клаша. Упросила соседей, привела коня.

— Поезжай, Кузя, господь милостив, гляди, и встретишь.

Кузьма взял под уздцы коня, провел под навес, вынес из чулана Аринино седло, повертел, повертел в руках, отнес и положил на место. И выехал на старой кошмонной подстилке. Конь под Кузьмой хоть и шел бойко и на рысь срывался, но разве сравнишь: Арина идет — стелется, а этот толчет ногами, как в ступе. «Теперь бы разве оставил на станции Арину, — казнит себя Кузьма. — Неотесанный был. Спрыгнул бы с поезда да отвел домой». Кузьма, бесперечь ругая себя, все ближе подбирался к лесу и все высматривал, вслушивался.

Неделю Кузьма копытил на своем жеребчике, прочесывал лес. Вставал наравне с солнцем, колесил весь день, пока не изматывался вконец конь. Тогда только Кузьма бросал себе под бок травы или лапника, забывался коротким тревожным сном. Утром, только забрезжит рассвет, он уже на ногах. Так было и в это памятное утро. От речки тянул молочно-белый туман. Кузьма распалил костер, приставил на огонь припасенный еще вчера засветло котелок с водой. Несмотря на такое безмятежное утро, мысли были тревожными. Что ему делать? Без кобылы возвращаться домой или продолжать поиски? Но хлеб у него кончился еще позавчера, да и хозяин лошади наказывал больше не задерживаться.

Кузьма пожевал щавельный перестой, попил пустого кипятка. Изловил коня, снял путы, бросил их в мешок и, не приняв решения, повел коня на водопой. И тут на влажном песке на берегу речки обнаружил свежий след лошади, а рядом копытца, будто кто пропечатал сердечком бережок. У Кузьмы при виде этого следа зашлось сердце — как бывает от неожиданной встречи с любимой. Кузьма час ползал по берегу, по траве, а потом след повел к лесу и потянул за собой Кузьму. И как только вошел в лес — след оборвался. Кузьма снова сел на лошадь, поездил обочиной, нашел след. Вел он по берегу кустами, кустами, причем след ни разу не вышел на открытое место. Явно кобыла прячется. Идет осторожно. Шаг нескорый. Обкусанные побеги тальника. Манера прикуса — одно это говорит, что лошадь давно в узде не была, и зимой паслась тут же — старые закусы. У Кузьмы сердце выпрыгнуть хочет, никак не унять. Все повадки налицо — таится. А так бы паслась на открытых буграх: и гнуса меньше — ветерком обдувает. Так нет — по зарослям лазает.

След Кузьму опять привел в лес и опять исчез, словно кобыла обрела крылья. Если бы жеребенок не натыкал своими острыми шильцами в сырой земле дырок, Кузьме бы нелегко пришлось. На сухом, особенно на хвое, не видно и следа жеребенка, и Кузьма то и дело терял след. Возвращался, отыскивал и, как сеттер, почти носом вынюхивал землю. И только в низинках, где держалась сырость, распрямлял спину. Там четко выделялся след кобылы. След втянул Кузьму в такую чащобу, что только и значилась в небо дыра, в такой бурелом, что его коротконогий конь едва перешагивал колодины, путался в зарослях. Но Кузьма и не думал отступать, если придется ползти — поползет и день и два, пока хватит силы.

Но вот Кузьма заметил между деревьями прорез, словно строчка прошила лес, и под ногой почувствовалась набитая тропа. Кузьма по этой тропинке и вышел на крохотную, плотно обсаженную деревьями полянку и, как говорится, нос к носу столкнулся с Ариной. Кобыла стояла не шелохнувшись. Около ее холки жался рослый, на тонких ногах, жеребенок.

Кузьма перекрестился.

— Ара… Ариша, Арина… — позвал Кузьма.

Кобыла навострила уши, шумно потянула норкой, но не тронулась с места. Кузьма осмотрелся. Как в конюшне навоза.