В ожидании Синдбада

– А ты искала работу? – удивился Виктор Андреевич. – Я даже и не заметил.

– Вот удивительно! Ты же занят все время!

Другой бы тут же метко ввернул про необходимость зарабатывать деньги, но Кочетов промолчал.

– Мам, а где ты будешь работать? – поинтересовалась дочь.

– В районной администрации, – гордо ответила мать и добавила тише: – Правда, секретарем в отделе коммунального хозяйства, но все равно это очень хорошее место.

– Хорошее, – уважительно подтвердил Кочетов. Он строго следил, чтобы авторитет матери не пострадал.

Очень было непривычно и неудобно без Людочки-домохозяйки. Но вскоре все привыкли, что утром она, нарядная и строгая, из дома убегает первая. Все привыкли, что обед теперь готовится на два дня и часто из полуфабрикатов. Дочь обижалась для вида – свободы стало больше. Кочетов грустнел. Он любил свою жену, дочь, дом. Он любил тот уклад, который сложился за годы.

– Ты же устаешь! – говорил он жене по вечерам.

– Мне нравится. Я так давно не общалась с нормальными людьми.

Кочетов старался на это не обижаться. «В конце концов, понять ее можно, столько лет – дом, кухня, огород!» – думал он.

Людочка ушла от Кочетова так же внезапно, как и устроилась на работу.

– Витя, прошу никаких скандалов. Дочь будет жить со мной. Дом остается тебе, ты деньги зарабатывал, ты его строил. Я заберу только одежду и так, по мелочам.

– Хорошо, – согласился ошалевший Кочетов, а потом осторожно спросил: – А сама ты где жить-то будешь?

Людочка посмотрела на мужа с непередаваемой жалостью. Все-таки ее Кочетов какой-то не такой. Как можно не понять, что у жены не просто любовник, а настоящий, серьезный роман? Как можно не заметить, что она уже почти все вещи перевезла в дом другого мужчины? Как можно не увидеть это, не почувствовать, не задать ни одного вопроса?! О, для этого надо иметь особенный склад характера! Впрочем, Кочетов вообще отличался от знакомых мужчин. Он не только был работящим и непьющим. Он любил живопись, классическую музыку и мог семью вывезти в другой город ради театральной премьеры. Глядя сейчас на Кочетова, Людочка даже слегка расстроилась. Она все готовила фразу: «Витя, я полюбила. Полюбила сильно, по-настоящему. Полюбила до конца жизни!» И вот Кочетов так себя повел, что фразу никуда не пришпилишь.

Людочка помолчала, потом сказала:

– Витя, дочка все знает. Я ей все рассказал, она все поняла. Девочка взрослая, вон, мальчишки за ней бегают.

– Как?! Как мальчишки бегают?! – переполошился Кочетов. – Что же ты молчала?! Надо же проследить?! Какие такие мальчишки – скоро экзамены?!

Людочка посмотрела на мужа. На лице Кочетова наконец-то появилась тревога.

Разошлись они быстро, тихо. Людочка потом даже иногда приезжала приготовить бывшему мужу обед.

Виктор Андреевич, разговаривая с Никой, очень боялся рассказать всю эту историю. И поэтому ограничился только коротким замечанием:

– А разница между вами и мной – в характере. Он у меня не геройский и не твердый. Я всегда уступаю. Поэтому и планы мои всегда неопределенные, готовые поменяться в любую минуту.

– Это называется гибкостью и мудростью. Почем зря ломиться в закрытую дверь – оно вам надо?

– А с другой стороны…

– С другой стороны, вы сами себе заморочили голову. Кстати, а после развода вы никаких попыток стать семейным человеком не делали? – Ника насмешливо посмотрела на Кочетова. Тот смутился.

– Ну, у меня были отношения. Они ничем не заканчивались. Наверное, потому, что я сам не стремился к этому. А почему вы спрашиваете?

– Мне интересно. Вам не кажется, что некоторые части наших биографий удивительно схожи, – рассмеялась Ника и добавила: – Пойдемте отсюда, у меня сейчас отит будет. Ветер разыгрался.

– Да, предлагаю горячего чаю выпить. Тут отличное кафе есть. Там и пирожные. Согреемся, а потом дальше гулять пойдем.

– С удовольствием. – Ника втянула голову в воротник пальто.

В кафе было тихо, тепло и пахло выпечкой. В витрине красовались всевозможные торты и плюшки.

– Выбирайте, что вам по нраву? – Кочетов подозвал Нику к витрине.

– Наполеон. Пирожное «буше». И черный чай.

– Отлично. А мне кофе и медовик.

– Вы – сластена? – спросила Ника, когда официант принес им угощение.

– Ужасный, – Кочетов плотоядно взглянул на тарелочку с пирожным. Потом он налил чай из чайничка и посмотрел на Нику. Та улыбнулась.

– Правильно. Вы смеетесь, – сказал Виктор Андреевич, – сдается, я сейчас довершил свое падение в ваших глазах.

– Почему это падение?

– Ну как? Сплошные жалобы, несчастные истории и любовь к сладкому – какое-то бабство, простите за грубость.

Ника про себя подумала, что все это отлично укладывается в общую картину – в профессиональном смысле Кочетов был таким же сомневающимся и нерешительным. Но вслух она рассмеялась и сказала совершенно искренне:

– Мне никогда не были симпатичны брутальные мужчины. За их выпирающей мужественностью, как правило, обнаруживались слабости гораздо страшнее ваших. Так что успокойтесь. Все, о чем мы говорим, это очень по-человечески.