В ожидании весны

Овалы следов вывели меня к устью, заставили обогнуть полуголые холмики с торчащими из них палками и ветками, прошли сквозь реденькую лесополосу в самом низу, провели через незамёрзший ледяной ручей, чёрная вода которого мирно журчала в проталине.

Наконец, я вышел на границу занесённого снегом поля и свалился от усталости. Сил больше не осталось. Сзади журчал себе ручеёк, шелестели ветвями за спиной голые деревья, разрезали ветер; исполосанный, он разбегался по полю, задевал зачем-то вертикально вкопанные в землю трубы, и гудел.

Я встал на колени и увидел, что следы кончаются в паре метров передо мной; на снегу в том месте, где они кончались, был выдавлен отчётливый силуэт лежавшей на боку собаки. Вот только тела нигде не было видно. И других следов от этого временного лежбища тоже видно не было. Будто исчезла моя собака.

Я лёг на спину. Глаза стали слипаться. Ноги и руки постепенно заполнило приятное, но немного утомляющее тепло. Только горлом я чувствовал какой-то холодок, когда делал глубокий вдох. Как будто только что пожевал мятную жвачку.

Ветер спотыкался об трубы и напевал красивое трезвучие. Поднимал снежную пыль над белыми барханами и шелестел ею. Я снял перчатки, подложил их под голову и сложил твердеющие ладони дуделкой. И прогудел ответ ветру.

Ветер разыгрался сильнее, стал порывистым, добавил высокую трель на одной из труб по-тоньше. Я снова подыграл, а затем изобразил старого ворона: «кро-о-кро-о». Ветер немного успокоился и прогудел низкий ответ на более широкой трубе.

Облака надо мной понеслись с бешеной скоростью. Кажется, опустись они ниже, – то порезались бы о верхушки берёзок. А ветер всё пел и пел. Протяжно. Задумчиво. Глубоко.

Отцу бы это понравилось…

Я закрыл глаза.

…Душа его холодна. Забирает живых на пир, но пира всё нет и нет. Только ветер гуляет по полям. Это воет стая гончих, это шелестит тряпьё, это странники поют свою грустную песню…