В ожидании весны

Одёргивает голову, гладить не даёт. И тут как залает – у меня аж уши заложило, так пронзительно пискляво и одновременно с застарелой хрипотцой. И убежала из дому.

– Пошла прочь, шавка! – слышу снаружи противные мужские голоса.

Я моментально вскочил, схватил в одну руку гитару, в другую – рюкзак и пару вещей, сколько смог, и замер.

В дом вошли люди. В изношенных дырявых пуховиках, мокрых куртках, засаленных шапках, кто во что горазд. Дом наполнился стойким перегаром, аж теплее стало. Собака снаружи продолжала лаять, а кто-то продолжал её отгонять.

– Э, а ты какого тут забыл? – Заметив меня, мужики остановились в недоумении и тут же разозлились. Один из них шагнул вперёд – …. тут забыл, спрашиваю?!

Тут же, не раздумывая, я сиганул в окно и побежал.

– Держи …! – раздались голоса из дома.

Тот, который был ближе всех, попытался вылезти за мной в окно. Остальные выбежали через дверь. Раз обернувшись, я успел заметить, как собака обороняет жилище, пытаясь покусать двоих из этой компании и получая в ответ немилосердные удары чем придётся.

– Это же этот, приезжий! Лови его! – раздавались за спиной сиплые выкрики. – Сам к нам залез!

Дальше я бежал не оглядываясь. Сначала по дороге, затем вверх по оврагу. Дыхалка сдалась на третьем шаге по склону, а желание жить подпинывало твердеющие икроножные и голеностоп шевелиться дальше, несмотря на боль и онемение. Снег становился всё глубже, склон казался всё круче. Я задыхался. Но продолжал карабкаться наверх, высунув язык и напрягая грудину в попытках набрать воздуха. Снег под ногами то и дело проваливался; я скатывался на метр-два и снова лез наверх.

«Приезжий»… Откуда они меня могли узнать? В пивнушке я их не видел вроде. А больше нигде особо и не был, никому насолить не успел. Или тут так относятся ко всем приезжим?

Догадка постепенно сформировывалась среди испуганных обрывков мыслей в более-менее чёткую бегущую строку: «ЯФ подставил. Ему верить нельзя, даже когда он не врёт». Однозначно, во всём этом городишке только он меня и знает. Одному ему я уязвил непомерную гордость и спесь дважды за вечер. Даже забавно, что некогда правая рука отца, едва ли не состоявшийся наследник всего его бизнеса, теперь вынужден лазить по таким захолустьям в поисках рабочих рук для своих тёмных делишек и нанимать местных бомжей в качестве бригады «киллеров».

Я карабкался и карабкался, пока, наконец, не оказался на ровной площадке среди берёз. Здесь сумел вдохнуть как следует, и побежал дальше со скоростью одноногого страуса в болоте.

За частоколом плотно стоявших голых берёз, между которыми навалило до полуметра пухляка, оказалась белая скатерть равнины с парой дорог. Во все стороны только и видно было, что волны сугробов с острыми кромками – ни пройти, ни проехать. Только вдалеке, почти у самого горизонта виднелась чёрная фигурка избушки. Примерно в ту сторону и вела одна из дорог.

Обернувшись, погони я не увидел. Видимо не позволяет состояние здоровья данных граждан карабкаться по крутым склонам оврагов. Можно было отдышаться, переложить вещички поудобнее и пойти ровным шагом. Жаль джинсы хорошие остались в той ночлежке. И чехол от гитары, да… Плохо без чехла. А тут где его достать?

Закрыл глаза и вижу картину: отбивается бедная собачонка, грызётся за тёплое место, уходить не хочет. А тут приходят те остальные, что за мной бежали. Злые приходят, как черти. И что тогда с ней будет? С собакой этой. Господи! Сердце сжалось. А назад нельзя – если там ещё граждане бэомэжэ, то точно меня убьют.

В итоге побрёл я дальше. Только иду, и с каждым шагом на сердце тяжелее становится. Пока дошёл до избушки – уже как будто целое кольцо бетонное тащу, аж ноги не идут. Кое-как доплёлся, зашёл во двор – забора там не было – и упал на завалинку. Сижу, дыхание перевожу. Глаза сами закрываются. Думать ни о чём не хочется.

Не знаю, сколько так просидел. Наконец, внутри послышались шаги. Со скрипом открылась дверь, хлопнув засовом по стенке, и наружу вышел глубокий старик в валенках, плотных брюках и телогрейке поверх заправленной в брюки шерстяной Бог знает какого века кофты.

– Ты кто такой? – спросил дед, разглядывая меня внимательно.

– Никто.

Я откашлялся и задрожал. Холодные руки, холодная кожа, всего себя хочется растереть, разогреть, прохлопать. Дед продолжал изучать меня с таким же интересом, как если бы смотрел на большую ворону.

– Вижу, что никто.

Мы ещё немного помолчали, вслушиваясь в шёпот ветра, гуляющего по бескрайнему снежному морю.

– Замёрз поди? – наконец, спросил старик. – Заходи, чаю налью.

Мы обстучали обувь как следует, и зашли внутрь. Опять темень. По носу ударила смесь запахов просушенного лука и ладана.

– Не споткнись. – Предупредил дед, но я всё равно зацепился о высокий порожек в следующем дверном проёме и слегка стукнулся головой о косяк. Дед ухмыльнулся, но ничего на это не сказал.