В парализованном свете. 1979—1984

— Жду, — сказал кому-то Сергей Сергеевич, повесил трубку, обошел лабораторный стол, большим и указательным пальцами потер глянцевитую поверхность одного из листьев.

— Так все-таки кто? Кто из вас вчера случайно или специально…

— Я, — сказал Ласточка. — Я поливал его.

— Чем?

— Обыкновенной водой.

— А остальные?

— Остальные — кетеновыми растворами. Ну как обычно…

— Значит, все, кроме этого, поливали кетеновыми растворами? Все? — лишний раз уточнил Триэс.

— Кроме этого и контрольного. Их я поливал простой водой. Да, точно. А это… еще весной… помните?..

Триэс наморщил лоб.

— Помните, как Аскольд полил его однажды кротоновым раствором и оно совсем перестало расти?

— Валера, ты ведь брал колбу на мойке, — сказала Инна. — А что если… Там же могли быть какие-то остатки.

— Остатки чего? — спросил Ласточка.

— Я ее как раз собирался мыть… Сейчас. Одну минуту. — Гурий раскрыл лабораторный журнал, показал Триэсу пропись эксперимента вместе с нарисованной рядом структурой последнего из полученных ферментов.

Сергей Сергеевич снова перевел взгляд на густые, темно-зеленые листья, залепившие окно. Сейчас они были единственной реальностью, связывавшей ночные его видения с дневной жизнью.

— Значит, Аскольд?

Ласточка кивнул.

— А вчера, говорите, туда попал фермент… — вслух рассуждал Сергей Сергеевич.

— Я этого не утверждаю.

— Но и не отрицаете?

Какое-то время Ласточка колебался.

— Вообще-то конечно… — вынужден был согласиться он.

— Очевидно, это был раствор… вот… вот такого кротона, — ни на кого не глядя, высказал предположение профессор.

Он небрежно набросал формулу на отдельном листке и вопросительно взглянул на Валерия Николаевича.

— Не совсем… Аскольд ведь занимался тогда… Нет, карбонильный кислород не здесь.

— Он должен быть там, где я его изобразил, — не терпящим возражений тоном заявил профессор.

А сам подумал: до чего чудно́! Специально стимулировали рост растений кетенами, а они не желали расти. И вдруг законсервированный тщедушный уродец, случайно политый сильно разбавленным раствором фермента, вымахал за одну ночь, выдал свой полный ресурс. Причем реакция пошла не в колбе, а прямо в живой клетке, в самый переломный, должно быть, момент задуманного им  п р е в р а щ е н и я  — когда кротон уже перестал быть кротоном, но еще не успел стать кетеном… И почему именно ночью? Потому что великое должно созревать и вершиться втайне? Но чтобы такой небывалый  ф е р м е н т а т и в н ы й  м е т а б о л и з м!.. Изголодавшаяся природа просто взбесилась…

— Вот и все, — сказал он себе. — Теперь и умереть не страшно.

— Что? — не расслышал Ласточка.

Кто-то снаружи тихонько стучал в дверь. Гурий приоткрыл ее и впустил Андрея Аркадьевича Сумма.

— Сергей Сергеевич! Инна!

— Полюбуйтесь, — сказал Триэс. — Такого больше нигде не увидите.

— Фантастика! — пришел в полный восторг Андрей Аркадьевич. — Чего только не придумает современная наука.

— Это мы так, в порядке самодеятельности, — скромно заметил Триэс. — Своего рода поэтическая вольность.

— Но вольность, существующая, так сказать, объективно, независимо от нашего сознания…

— Зависимо, зависимо, — поспешил разочаровать его Триэс. — Вы сами скоро убедитесь в этом.

— Что вы собираетесь с ним делать?

— Мы его уничтожим.

— Как?

— Это всего лишь черновой набросок будущей работы. Здесь много случайного, неточного. Вот когда-нибудь, когда будут подходящие условия… Лет через…

Андрей Аркадьевич, близоруко щурясь и сутулясь сильнее обычного, разглядывал растение, захватившее, кроме большого окна, еще и полстены.

— Помните, в Приэльбрусье, одна из стен нашего дома была увита плющом? Помните, Инна? Вы тогда еще…

Инна смутилась, и Андрей Аркадьевич, поймав на себе заинтересованные взгляды посторонних, скомкал конец фразы.

— Вы сказали «когда-нибудь», — поспешил переменить он тему разговора. — Значит, есть надежда, что можно вырастить такое чудо еще раз?

— Полной уверенности, конечно, нет. Однако что прикажете делать? Потолок рушится.

— Потолок можно отремонтировать.

— А если рухнет корпус?

— Ничего, построят новый. Да что вы, в самом деле? Только варвары способны уничтожить такое великолепие.

— Видите ли… В некотором роде это растение незаконно… Преждевременно. И для нас. И для остальных. Даже темы для него нет. Даже в перспективных планах развития… Неизвестно, например, на чей счет списывать затраты по ремонту помещения. И вдруг окажется, что оно способно расти бесконечно?

Андрей Аркадьевич недоверчиво хмыкнул.

— Преврати мы маленькое растение в большое, все, может, были бы довольны. Но поскольку большое грозит превратиться в огромное, а мы к этому не готовы, его придется ликвидировать. И лучше мы сделаем это сами.

— У вас поднимется рука?

— На то, чтобы ликвидировать несколько килограммов никому не нужного хлорофилла? Подумаешь! Мы привыкли даже к тому, что целые главы истории стираются, переписываются заново…

— Главы, положим, не стираются, — нахмурился Андрей Аркадьевич. — Разве что отдельные строки. И то — лишь временно… Так какое название вы собираетесь дать этому гиганту?

— Незачем его называть.