В парализованном свете. 1979—1984

— Продолжим в конце вечернего заседания во время дискуссии, — пообещал он, — а сейчас… Сейчас… — Сергей Сергеевич потянулся к очкам, лежавшим на столе, взял программу. — Инна Владимировна Коллегова сделает сообщение на тему… — Он приблизил листок к глазам и прочитал название доклада, будто впервые слышал о существовании Инны Владимировны Коллеговой и о том, чем собирается она порадовать научный мир. — Институт химии. Лунино. Пожалуйста. Десять минут.

Инна вздрогнула, хотя никакой неожиданности в том не было. Вспотели ладони. Дракон вызывал по списку людей, преимущественно женщин, и пожирал их. Ее охватил ужас, как в раннем детстве. Дракон снял очки, щелкнул сложенными дужками и плотоядно улыбнулся.

Она же резко поднялась со своего места и — как в холодную воду — устремилась вперед. По дороге на помост Инна боковым зрением увидела пожилого, истощенного, похожего на смерть человека, который возился у проекционного аппарата со слайдами: брал их двумя пальцами и просматривал на свет, наводил порядок в своей людоедской картотеке. А чудовище сидело за длинным столом в одиночестве, погрузившись в созерцание меню. У него был вид брюзги, измученного болезнями. Видать, врачи запрещали ему есть мясо, но иногда оно позволяло себе некоторую вольность.

Взойдя на трибуну, точно на жертвенник, и услышав звук собственного голоса, возвращенного эхом из зрительного зала, Инна поразилась тому, до чего непривычным, чужим, ей несвойственным он оказался. Что породило этот летящий теперь ей навстречу сильный вибрирующий звук? И вот уже с губ слетали слова, о смысле которых она не успевала задумываться. «Какой бред я несу! — промелькнуло в голове. — Какую околесицу. У меня просто не может быть такого голоса».

Однако никто ее не прерывал, не уличал в обмане, не смеялся. Где-то рядом тихо и невыразительно бормотал суфлер, тогда как другой, основной голос продолжал ударяться о стены, опрокидываться, взмывать к потолку и, точно бумажный голубь, запущенный с галерки, пикировать на головы сидящих в партере. Тихий голос чуть опережал, громкий запаздывал, а сама она металась между ними, этими посторонними, преследующими ее голосами.

— Первый слайд, пожалуйста, — шепнуло в микрофон и с грохотом отозвалось вдали.

Свет в зале погас, экран осветился.

Сильное увеличение настолько изменило характер рисунка, что Инна сразу даже не узнала его. Во всяком случае, это был совсем не тот график, который, пачкая пальцы и кальку, ей пришлось переделывать несчетное число раз. Гигантское изображение на экране — непомерный рентгеновский снимок, скелет, плод больного воображения — не могло быть пусть даже сильно увеличенным рисунком, выполненным ее рукой, но, пожалуй, и ничьей больше. Два голоса и это чудовище на стене, состоящие словно бы из сплошных деформаций, явного преувеличения одного и чрезмерного умаления другого, казались каким-то фокусом, миражем, форменным надувательством.

Свечение очередного призрака на экране напомнило Инне не только вчерашний деловой разговор с Триэсом, но и то, что за ним последовало. Кровь бросилась ей в лицо. Она испугалась, что может сболтнуть лишнее, запнулась, замолчала и пока пыталась снова сосредоточиться, суфлер прилежно продолжал читать роль, а громкий голос — гулять по залу. Она все еще раздумывала, не обойти ли стороной опасную зону, однако коварная мысль сорвать с себя личину благонравия и предстать ниспровергательницей основ уже увлекла, захватила ее целиком. «То-то они взовьются», — подумала. Ее настороженный взгляд выхватил из размытого пятна смутный силуэт Калерии Николаевны. Инну словно бы подхлестнуло.

То, о чем она теперь говорила в мерцающую тьму, в охваченный немотой зал, было публичным признанием в смертном грехе. Здесь все противоречило принятым нормам, устоявшимся правилам, привычным взаимосвязям. Она шла против течения, река времени неслась навстречу, и только когда промелькнул на экране четвертый слайд, напряжение спало, будто происходящее уже не касалось ее. «Вот и все», — сказала она себе, совершенно опустошенная. Громкий голос довершил громоздкую заключительную фразу, а голос-суфлер шепнул в микрофон: «Благодарю за внимание».

Тут кто-то захлопал, присоединились другие — те, что сидели в первых и последних рядах, одиночки-индивидуалисты и представители конкурирующих коллективов. Одним понравилось, ч т о  она говорила, другим — к а к  говорила. Третьим понравилась она сама. И хотя это были, наверное, очень скромные, непродолжительные, гораздо менее внушительные и оглушительные аплодисменты, чем в день открытия, они произвели на Инну столь сильное впечатление, что она чуть не расплакалась.

— Кому угодно задать вопросы?

Триэс вновь выглядел доброжелательным, подтянутым, молодым. Очки, будто сброшенная карнавальная маска, одиноко валялись на длинном, пустом столе президиума.