В саду перед домом Инны не оказалось. Едва заметная среди разросшейся зелени асфальтовая подъездная дорожка стекала ручьем в нечто похожее на небольшую заводь, где обитали две крутобокие черные лоснящиеся «волги».
— Доброе утро! — поздоровался с шоферами Сергей Сергеевич. — Сегодня я как будто один.
Заурчал мотор. Запахло бензином. Поплыл за окнами зеленый коридор. Ветки кустарника, точно магнитом, притягивало к лобовому стеклу. Вокруг что-то шуршало, хрустело, потрескивало. У поворота на шоссе возникла маленькая, одинокая фигурка.
— Захватим? — обратился Триэс к шоферу и, высунувшись из окна притормозившей машины, спросил: — Девушка, вам далеко?
Инна виновато улыбнулась, покачала головой, словно говоря: «Ну вот такая уж я дура», — и села отдельно на пустовавшее заднее сиденье.
Под козырьком подъезда, на широких ступеньках и на площадке перед гостиницей «Приэльбрусье» стояли, разговаривали, прогуливались делегаты. Эти прогулки и разговоры были чем-то сродни легкой утренней гимнастике. Люди приветливо махали руками, завидев знакомых, кивали, шаркали ножкой, стараясь не упустить случая поздороваться с кем нужно, кому нужно попасться на глаза. И хотя формально до начала заседания еще оставалось время, фактическая работа конференции уже шла вовсю, и многие имели возможность видеть, как из подкатившей новой черной «волги» вылез профессор Степанов, а следом за ним — миловидная девушка со стрижеными каштановыми волосами. И делегат по имени Альберт сейчас же подумал, что это, пожалуй, та самая девушка, которой он накануне хотел показать Эльбрус. И Калерия Николаевна Пони с широко раскрытыми глазами наблюдала за тем, как шикарная черная машина медленно подрулила к подъезду, как распахнулась дверца и показалась коротко стриженная голова невоспитанного профессора, а из задней дверцы, точно птичка из клетки или козочка из загона, выпрыгнула ее соседка по номеру, из-за которой она всю ночь не сомкнула глаз, которую вчера так неосмотрительно пригрела, приблизила к себе и которая оказалась в результате обыкновенной шлюхой — это слово особенно сильно возбудило Калерию Николаевну, всколыхнув все ее существо. «Птичка, козочка», — осуждающе прошептала она и отвернулась, чтобы не здороваться.
Первая секция, руководимая Сергеем Сергеевичем, заседала в здании гостиницы, а работу других перенесли в иные помещения, куда делегатов должны были доставить уже прибывшие автобусы, выстроившиеся в ряд, как на параде.
На сей раз едва ли даже десятая часть мест в зале была занята, и это обстоятельство неприятно поразило Инну, тогда как люди более опытные сочли бы такую посещаемость вполне сносной. В первых рядах сидели довольно плотно, потом все реже и уже где-то в середине — по одному, реже по два человека в ряду. Такое типичное для подобных конференций расположение слушателей напоминало распределение смеси химических веществ при качественном хроматографическом анализе, как если бы и участников конференции предварительно растворили в соответствующей жидкости, опустили в полученный таким образом раствор край пористой бумаги типа промокашки, и растворенные делегаты, увлекаемые известной науке силой капиллярного натяжения, устремились бы по порам к противоположному, сухому краю, поближе к выходу. В первых рядах, таким образом, должны были застрять и застряли наиболее тяжеловесные, обстоятельные люди, кому мешал просочиться сквозь мелкие поры научный авторитет или живой интерес к запланированным докладам, а также сами докладчики, содокладчики, болельщики, друзья. Иными словами, первые ряды заняли те, кто собирался внимательно слушать, задавать вопросы, выступать в прениях, возражать, поддерживать, протестовать. Далее располагалась менее заинтересованная публика. Некоторых привлекали лишь первые доклады, и они вскоре собирались уйти. Кто-то хотел понаблюдать со стороны за расстановкой сил, узнать, кого и за что будут хвалить, ругать, на кого станут нападать, кого не осмелятся тронуть. Все эти знания были весьма полезны для ориентации на местности и в пространстве. Задние же ряды и даже средние принадлежали одиночкам, случайным лицам, коротающим в полумраке зрительного зала томительное дневное время, ожидающим интересных сообщений об организуемых экскурсиях или о времени и месте заключительного банкета. Однако среди одиночек-хвостистов можно было обнаружить и товарищей во всех отношениях оригинальных, свободомыслящих, имеющих обо всем свое собственное суждение, скептически относящихся к любым результатам, к любому докладу на любой конференции в силу твердого убеждения, что официальные сообщения, в том числе и на подобных сугубо специализированных встречах, не заслуживают полного доверия и не содержат сколько-нибудь свежей, объективной, принципиально новой информации. Казалось, они лишь подкарауливали подходящий момент, чтобы демонстративно покинуть зал, хлопнув откидным стулом.