В партизанах

А я руки сцепила, стою вот так и говорю:

- Нема партизан.

Они и на чердак, они и всюдых, под полом - всюдых лазят искать. А что тут искать, когда полная хата дыму.

- Выбирайтесь, выбирайтесь!

Выгнали нас на дорогу и поставили. Кругом окружили, кругом. Погнали. Старика прикладом в спину, прикладом в спину. Меня, правда, тогда не били - не буду говорить понапрасну. А старика били. Только мы подходим туда, на гору, где магазин там был, гляжу - бежит баба и кричит:

- А людечки ж мои, а батеньки ж мои, а что ж вы наделали, а вы ж мою дочку убили!..

Тут один подбежал да трах ей сразу, дак она уже и лежит.

И ведут людей, и ведут, и бьют наповал. Кого от озера ведут. Тогда прятались в озеро.

Гляжу: о, Господи, мой старик коня запрягает! Запряг старик коня, положили пулемет на телегу ему, а тогда к возу его самого за руку привязали. И погнали. Тут гляжу: коров гонят, турят отсюда, забирают, забирают.

Тогда ракеты стали бросать. Ракеты побросали, бросили расстреливать уже. И побежали. А там уже, в Малгатях, подожгли. И людей, людей, кого живьем сожгли, кого убили - всех порешили, всю деревню порешили.

А я вот так села. (Бабуся показывает, легко сев на полу.) Одного внучонка взяла вот сюда, а другого, меньшого, вот сюда положила. И сижу. И приказ нам дали: “Если не будете давать знать в Смоловку, когда партизане приходят, - всех порешим”. Ну, кто ж ему будет что говорить?.. Я видела, как мою мать, родную мою, невестку с трем детям. И была в положении, последнюю недельку ходила уже. И мать. Стоит на дороге. Один полицай, из Загузья, хлопает по плечу ее, невестку:

- Проска, говори, где твой Евхим?

А его забрали по второй мобилизации, нет дома. Один брат был в партизанах, меньший, а тот, старший, Евхим, ушел. А эта женка старшего. Не сына моего, а брата. Я думала так, что он ей ничего не сделает, - свой ведь, из Загузья. А он и будет бить их. Старуху, семьдесят лет уже было, и невестку. И за что же он их?..

А сама я с места не слезу, никуда. Мы сидим у стены, а они - на дороге.

Тогда же, кто остался живой, побежали, а я с места не слезу. И вижу уже, что мои-то лежат. Вот подбегает ко мне одна женщина:

- Домпутка моя, а твой же Васютка живой! Просит пить.

А я говорю:

- А жива ли моя мамка?.. (Плачет.) А что делать мне?

А я не встану. У меня спички: как хотела печку затопить, так и держу их все время в руке. И я поползла, и поползла, и слезы те лились. (Бабуся на удивление легко ложится на пол и показывает, как ползла.)

Приползла, а он поднимается, голову поднял. А так и из ушек кровь, и из носа кровь, и изо рта кровь - и все. И так вот.

- Ма-а. Ма-а. Возьми меня отсюдова-а. Добьют немцы.

- А сыночек мой, а куда же я тебя возьму?..

Но тут две дочки были, подняли его и унесли в хлев. Да соломой закрыли. А он кричит:

- А меня тут добьют! И спалят хлев, и меня тут следят! Возьми меня!..

Ну, взяли оттуда. Положили мне вот сюда, на спину, на плечи, и я вот тут. А он кричит:

- Мама, неси меня в болото! Добьют немцы!..

Несу, несу, и меня как согнуло во так. _(Показывает.) Може, поверите, а може, не поверите, - всю войну вот такая ходила. Палочка у меня была, и всю войну ходила согнутая. А уже тогда, после войны, я распрямилась, теперь уже, видите, не такая.

Ну, и понесла я в лес, положила. И пошла. Положила и пошла. Я так ходила - я в памяти или я без памяти?.. Снова кричит:

- Меня волки тут съедят, мама! Возьми меня!..

Тогда мы его в байню. Порезала на нем одежу, штаны порезала, сапоги порезала. Даку него крови так. Под ним. Он, как стреляли, лежал в картофельнике, в борозде, ввалился туда лицом, дак зато он и остался живым. Дак у него тут кровь запеклась - такой блин. Я тот блин смахнула, а его голого покинула да опять пошла. Опять пошла, согнувшись, туда, где стреляли.

Прихожу - что это такое? - моя мать лежит.

- Мама, говорю, что ты лежишь?

Лежит. Отвернулась я дальше - и Проска лежит, невестка.

- А чего это вы тут?

Лежат. Ага, они уже лежат на том свете.

Матка моя легла. Большая внучка была, дак она ту внучку во так положила. (Ложится_на_пол_и_показывает.) Во так во на нее легла. А другую сюда притянула. А третью - сюда, к себе. Во так. Ну она еще была и живая немного. Девочка маленькая не скоро померла.

Старики ж там яму копали. Они заставили ямы копать во такие. Во таких квадратных две ямы. Двадцать девять человек - надо ж положить. Мой это уже тридцатый был. И остался живой теперь. А там их. Кто боком, кто как, кто - Боже мой!..

Дак мама моя просила мужчин:

- Мужчинки мои, скажите немцам, пускай добьют. Мне дуже худо.

Дак он как дал ей, подойдя, дак разрывная вот так и выскочила.

А другая женщина дорогой шла. Шла дорогой и одного несла на руке, а другой около нее бежал, и третий. Гляжу, лежит она на дороге, как гора, а рядом ребятки жальте. (Бабуся начинает говорить почему-то шепотом.)_ Лежат. А этот, что с моим Васей шел рядом, дак убитый. Тот был младше моего, а мой выше, он сам рассказывал после, когда опомнился, что тот бежал за ним, за Васей моим, и все просил: