В партизанах

Копать, конечно, заставили наших мужчин. Молодые все были в партизанах или в армии. Одни старые дома, такие, что уже были не годные служить. Ну, слышу, что вот уже нас будут укладывать в яму. Думаю: тут же свои будут укладывать, попрошу я их, чтоб хоть наверху положили. И чтоб поменьше присыпали.

А потом - ракета!

Оказывается, в Малгатях кто-то произвел на них выстрел.

Нас там так и бросили, побитых, команду дали старикам закапывать, а сами в Малгати. И там полностью всех сожгли. Кого в квартире убивали, кого живьем.

А потом я слышу - начали уже женщины плакать, кричать. Думаю: что-то тут не так, верно, их уже тут, немцев, нету. Лежу и сначала думаю, что, может, меня и не закопают. Удастся, то попрошусь в лес меня занести, если это уже можно будет. Все кричат, плачут. И тогда я уже отчаялся повернуть немного голову. Туда, где все эти люди лежали побитые.

Люди вот так лежали, а я вот так, поперек, а сзади, за мною, еще один пацан, вместе в школу ходили, в ногах моих лежал, убитый был. Батька его был в партизанах. А тут, гляжу, бегут наши соседки. Я прошу:

- Скажи маме моей, пускай хоть пить принесет.

Она не послушалась: у нее тогда убили батьку, она прямо туда бежала. Потом другая бежит соседка. Эта, правда, послушалась, побежала и сказала матери моей. Принесли мне пить, а я говорю:

- Несите меня куда-нибудь быстрей. Немцев нема, поехали в Малгати.

Ну, мать меня взяла. Я был уже немаленький, а мать старая, лет под шестьдесят было, - ну, и нести. И брат был двоюродный у меня. Тот помогать уже ей. Несут. Я ж немаленький уже. Тогда ж не было никаких подвод, хоть бы на тачку какую взяли.

А тут, говорят, немцы вернулись назад. А я тогда кричу:

- Девайте меня куда-нибудь!..

Ну, куда ж меня девать? Поле, деревня. А они меня тогда на сеновал да под сено. А там, наверху, еще один хлопец лежал, спрятавшись. Слышу, там разговор: “Жгут деревню”. Наверху говорят. “Придут, думаю я, подожгут, и я сгорю”. Говорю матери:

- Неси меня хоть назад, на то самое место. А потом подали команду, и они, немцы, уехали.

И меня тогда понесли в лес. Мать, брат и сестра была еще старшая. У нее были малые дети, дак ей надо было детей носить. Трое детей было. И меня помогать нести. Тогда занесли и в байню [Байня (диал.) - баня.] положили. В лесу байня стояла у нас. А сами пошли туда, где всех поубивали. У матери мать материну убили, потом дядьку с пятью детьми, сестру с мужем, другую сестру, племянницу. Побили нашей родни много. Все пошли туда, где трупы. Потом уже, когда все успокоились, начали каждый своих закапывать. А я там и остался, один в той байне.

Потом мне стало плохо. Назавтра пришли и меня нашли - я уже лежал на полу. Врачей же не было. Крошила, сколько она уже могла. Только одну перевязку сделали мне снова - вот и лежи.

Ночью в лесу, а после обеда - домой. Потому что экспедиция была, нападали немцы больше с утра. После обеда они не ездили. Медикаменты партизаны доставали».

* * *

Матери Василя Ивановича, когда она переносила его, еще живого подростка, было, он сказал, около шестидесяти. Нам и не подумалось, что она еще может быть жива, потому и не спросили об этом. Василь Иванович сказал сам. Жива, здорова. В своей хате, рядом с ним. И мы, конечно же, попросились туда.

ДОМНЕ ВАСИЛЬЕВНЕ восемьдесят восьмой. А она еще, как испокон говорится, дай бог всем добрым. Застали мы ее в саду сына, около ульев, в тени, которая все же не спасала от полуденной духоты.

- Пчел стерегу, - сказала бабуля. - Никого дома нема. Комары тут заели.

Рой не удерет - старая хозяйка на посту. Еще на удивление подвижная и разговорчивая. Василь Иванович остался в саду, а она повела нас в свою хату, что немного поодаль от сыновьей.

- Все я вам, хлопчики, расскажу, все подробно.

И рассказала. То сидя немного, то вставая, жестикулируя, меняя голос, когда подражала кому-то, то возвышая его, то переходя почти на шепот, когда ей снова было горько и страшно - так, как тогда.

«.Было собрание перед этим днем, перед Первым маем, партизане его проводили. Отряд Данилы Райцева. Собрание провели, партизане ушли, только наши остались.

Назавтра чуть свет. Я всегда выхожу и все слушаю, что где стукают, где стреляют. Вышла и думаю: “Господи, что это такое, что что-то блестит перед нами?” Разглядела, а это немцы в касках своих, и светлая одежа на них. Пробежит и завалится, пробежит и завалится. Через несколько время они меня заметили и начали палить. Я назад в хату.

- А детки, говорю, а немцы пришли!

А старик мой кричит:

- Тебе все немцы! Сиди ты, коли сидишь. Тебе все немцы.

А я кричу:

- Скорей, немцы!

А они с горы и оттуда вон начали палить - как раз в нашу хату. У меня ж была семья: старик, я, три мальца, одна дочка была уже замужем.

- Ложитесь на полу около печи!

И правда, полегли все. И лежали. А они уже так били по хате, так били -все посекли, и печку. Били с двух сторон из пулемета. А тогда они видят, что нет никого, что не выбегают, не бегут, так прямо к нам в хату. Мы тогда еще там жили, где школа, где липы растут.

- Матка, паризан, паризан!..