В паутине

Даже Стэнтон Гранди, который редко хорошо отзывался о женщинах, имея репутацию обладателя сардонического сорта юмора, как-то сказал о миссис Говард, что Бог однажды понял, что делает, создавая женщину. Некоторые из клана считали, что для вдовы ее возраста миссис Говард одевается слишком ярко, но она лишь смеялась над этим.

«Я всегда любила яркие цвета и буду их носить, пока жива, — отвечала она. — Вы можете похоронить меня в черном, если хотите, но, пока дышу, буду носить голубое».

— Кстати о Роджере, — продолжила Мерси, — он с недавнего времени плохо выглядит. Худой, как щепка. Беспокоится о Гей? Или слишком много работает?

— Боюсь, и того, и другого понемногу. Миссис Гейтвэй умерла на прошлой неделе. Никто на свете не мог бы спасти ее, но Роджер очень тяжело воспринял потерю своей пациентки.

— Он душевней, чем другие врачи, — сказала Мерси. — Гей будет маленькой слепой гусыней, если обойдет его вниманием ради Ноэля, вот что я скажу.

Это было далеко не все, что хотела обсудить Мерси, но миссис Говард искусно сменила нежелательную тему на обсуждение кувшина тети Бекки. Слыхала ли Мерси? Квартиранты миссис Адам Пенхаллоу в Индейском Ключе, Джеральд Элмсли и Гроссет Томпсон, поссорились меж собой по поводу кувшина и выехали. К большому огорчению миссис Адам, которая едва сводит концы с концами.

— Но с чего бы Джеральду и Гроссету ссориться из-за кувшина? — спросила Мерси. — Это вообще не их дело.

— Как объясняют, Джеральд водит знакомство с Верой Дарк, а Гроссет помолвлен с Сэлли Пенхаллоу. Но не пополнило кошелек миссис Адам.

— По моему мнению, этот кувшин сведет всех с ума, — сказала Мерси.

Гей высматривала Ноэля, стоя у калитки под старой сосной, похожей на мрачного, черного, скорбного священника. Не первый вечер, забыв обо всем, она вот так ждала его. В тишину вторгся далекий величественный смех Утопленника Джона, эхом раскатился вдоль берега и возмутил Гей. Она пришла сюда мечтать о Ноэле, и лишь прекраснейшие сдержанные звуки подобали этому — тонкий шепот деревьев, полуслышимый, полуощущаемый стон прибоя, воздушные вздохи ветра. Самые дорогие полчаса дня — нежные золотые, закатные, перед тем, как все утонет во тьме. Она хотела сохранить это для Ноэля, она была молода и влюблена, и не забудьте, что на дворе стояла весна. И, разумеется, именно поэтому должен был на весь свет зареветь Утопленник Джон, а, откуда не возьмись, явиться Роджер и встать рядом, глядя на нее с высоты своего роста. Высокий, мрачный, ужасный Роджер! Во всяком случае, Гей считала, что его бледное лицо и грива темно-рыжих волос выглядят мрачно в сравнении с элегантностью и аккуратностью Ноэля. И все же ей очень нравился Роджер и нравился бы еще больше, если бы клан не хотел, чтобы она вышла за него замуж.

Роджер смотрел на ее стриженную, светящуюся золотисто-каштановым головку. На красивые черные брови. На бархатистые глаза под пышными ресницами. И на эту ямочку, что как раз рядом с милым алым ротиком. На нежно-розовую шею над золотистым платьем. Она как апрель, застенчива, мила и своенравна, эта маленькая Гей. Как не полюбить ее? В ней все твердит: «Приди и полюби меня». Как мягок, нежен ее голос, один из немногих женских голосов, которые он слушал с удовольствием. Он был очень критичен относительно женских голосов, очень чувствителен к ним. Ничто не ранило его более неприятного голоса, даже некрасивость лица.

В ее руке хранился дар для него, открой она ладонь и отдай ему. Он потерял надежду, что такое когда-нибудь произойдет. Он знал, что под этими ресницами кроется мечта не о нем. Он прекрасно знал, что она ждет другого, в сравнении с кем, он, Роджер, был просто тенью и куклой. Внезапно он осознал, что ему уже тридцать два против восемнадцати Гей.

Почему, черт побери, он должен был полюбить Гей, когда вокруг дюжины девушек, которые с радостью, он точно знал это, кинулись бы к нему? Но случилось то, что случилось. Он любил ее. И хотел, чтобы она была счастлива. Он был рад, что в мире хоть кто-то мог быть счастлив, и этот человек — Гей. Только бы этот парень Гибсон сделал ее счастливой!

— Старая калитка все еще здесь. Думал, твоя мать хотела убрать ее.

— Я ей не позволила, — ответила Гей. — Это моя калитка. Я люблю ее.

— Я вообще люблю калитки, — с улыбкой сказал Роджер. — Калитка — это соблазн, обещание. За нею может ожидать что-то чудесное, и путь туда не закрыт. Калитка — это тайна, символ. Что бы мы обнаружили, ты и я, Гей, если бы открыли ее и вышли?

— Маленькую зеленую поляну белых фиалок на закате, — засмеялась Гей. — Но мы не пойдем, Роджер, на траве роса, и я испорчу новые туфли.