В паутине

— Разве он не чудесен? — спросил Питер о ветре, что обдувал их с реки. — Ненавижу вечера, когда нет ветра. Они кажутся мертвыми. Мне в десять раз лучше, если дует ветер.

— И мне, — сказала Донна.

Они замерли в молчаливом восторге, ощущая как прекрасно, что оба любят ветер.

Из-за тучи показалась луна. По черноте старого сада побежали серебряные тени. Питер так долго молчал, что Донне пришлось спросить, о чем он думает. Просто для того, чтобы услышать любимый голос.

— Смотри, как это темное облако освобождает луну, — ответил Питер, который не собирался ухаживать по-простому. — Словно из затмения.

— А каким серебром оно блистает со стороны луны, — мечтательно произнесла Донна. — Должно быть, это чудесно.

— Когда я куплю аэроплан, мы полетим туда, где есть такое же облако, чтобы посмотреть на него с лунной стороны, — сказал Питер, который прежде никогда не думал о приобретении аэроплана, но сейчас понял, что должен купить его и помчаться на нем через облака вместе с Донной. — И я подарю тебе Южный Крест, как брошь. Или ты предпочитаешь пояс из Ориона?

— О! — сказала Донна. Она встала и протянула руки к луне. Возможно, она знала, что у нее очень красивые руки, мерцающие мрамором сквозь рукава тонкого черного платья.

— Жаль, что я не могу полететь прямо сейчас.

— Со мной?

Питер поднялся и сгреб в объятиях темное цветение ее красоты. Он целовал ее снова и снова. Донна отвечала на поцелуи, бесстыдно, как сказала бы Вирджиния. Но она не думала ни о Вирджинии, ни о Барри, ни о старых распрях. Она и Питер были одни в этой прелестной лунной ночи, в ее тенях и блеске.

— Со мной? — снова спросил Питер.

— С тобой, — ответила Донна меж поцелуями.

Питер триумфально рассмеялся, глядя на нее.

— Я единственный мужчина на свете, которого ты могла бы полюбить, — высокомерно и искренне объявил он. — Как скоро мы можем пожениться?

— Хи-хи, как романтично, — хихикнула миссис Тойнби, которая вот уже минут десять стояла за углом дома, наблюдая за ними своими злыми черными глазками.

— Хо-хо, моя проныра, вы тут как тут, — сказал Питер. — Порадуйтесь со мной, вдова Тойнби, Донна пообещала выйти за меня.

— Значит, ее сердце воскресло, — сказала миссис Тойнби. — Интересная мысль. Но что скажет по этому поводу Утопленник Джон?

IV

Питер и Донна оказались не единственной парой, чья верность этим вечером была связана обещанием. Автором сей фразы стала Гей — она подумала, что так будет звучать красивей, чем просто «заключили помолвку». Нэн, которая собиралась на танцы в компании с Ноэлем и Гей, после похорон пошла домой вместе с нею, и по пути сообщила, что ее мать решила остаться на острове до тех пор, пока не прояснится ситуация с кувшином.

— Она говорит, что не вернется в Сент-Джон, пока не станет известно, кто получит его. Бедная мама! Она сойдет с ума, если кувшин ей не достанется. Папа почти весь год по делам в Китае, так что не будет по нам скучать. Мы снимем комнаты в Соснах, те, в которых жила тетя Бекки. Только подумать, что жизнь так коротка, а я должна на целый год похоронить себя здесь. Отвратительно.

Гей была слегка обескуражена. Она не знала, почему ее задело известие, что Нэн остается на острове, но отчего-то задело. По пути она больше молчала и вздохнула с облегчением, когда они дошли до Майского Леса. Это место было одной из достопримечательностей клана, когда здесь жил Говард Пенхаллоу, но с тех пор пришло в запустение — кровля крыши рассохлась, покрытие веранды прогнулась, стены требовали покраски. Сад зарастал. Но дом и сад сохранили какую-то особую красоту, приютившись под крутым холмом, заросшим темными елями, на берегу под сапфиром небес и вод. Гей очень любила бывать здесь. Ее сердило и ранило, когда Нэн называла это живописными развалинами.

Но она забыла о Нэн и ее шпильках, пока одевалась к танцам. Как приятно наводить красоту для Ноэля. Она надела шелковое платье цвета примулы и чудесные новые туфельки на высоких каблуках. В этом платье она всегда чувствовала себя красивой. Очаровательный золотистый шелк, скользнув по ее коротким волосам, растрепал прическу, словно ветер — лепестки нарцисса, а затем — явил чудо.

Все было хорошо, пока не вошла Нэн и не встала рядом — возможно, неспроста. Нэн в платье, столь тонком, что могло уместиться в кулаке, блестящем, отважно красном с серебряными виноградинами по всему полю; на гладко причесанных, пепельно-золотых волосах — обруч из серебристо-зеленых листьев с одним красным глазком. Гей мгновенно потухла.

«Рядом с нею я выгляжу деревенщиной, как не грустно это осознавать, — подумала она. — Симпатичной, да, но деревенщиной».

Ее брови слишком черны и густы рядом с тонкими линиями над узкими глазами Нэн. Но все же Гей подбодрила себя — бледная розовость ее щек под темными тенями ресниц не были результатом косметических ухищрений, и, кстати, говоря о красоте, завиток возле уха Нэн напоминал бакенбард. Гей снова забыла о Нэн, когда выбежала к калитке в конце сада, откуда был виден поворот дороги на Шарлоттаун, где должен проехать автомобиль Ноэля.