В пекле огненной дуги

Басмачи, заметив новую угрозу, стали перегруппировываться и менять позиции, чтобы не попасть под перекрёстный огонь. Но отступать они явно не собирались, по-видимому, решив стоять до конца и достойно погибнуть с оружием в руках, чтобы Аллах забрал их в Джаннат — мусульманский рай.

Через минуту свежие силы пограничников вступили в бой, который сразу сделался более ожесточённым. Одна из бандитских пуль сбила с головы Семёна будёновку, другая чиркнула по правому рукаву телогрейки, к счастью, не зацепив руку. Но, как ни странно, это его нисколько не испугало, а только усилило в душе злость и желание уничтожать врага, мстить за убитого Алексея Скворцова, не успевшего толком пожить.

— Мать вашу так! — в запале выкрикивал Семён, передёргивая затвор карабина и опять стреляя. — За Лёху! Получайте, уроды!..

В какой-то момент он с удивлением заметил, что уже вечереет. Так сколько же прошло времени с начала боя? Часа два или больше? А ведь казалось, что всего лишь — минут двадцать-тридцать. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…

— Предлагаю вам сдаться! — раздался вдруг зычный голос Нарожного. — Сопротивление бесполезно! Я обещаю всем сдавшимся сохранить жизнь.

— Нам твои подачки не нужны, шакал неверный! — крикнул в ответ на хорошем русском языке кто-то из басмачей.

— Да нет, это вы — стая облезлых шакалов! Сами не хотите жить по-людски и другим не даёте!

— Слышишь, гяур! — Судя по голосу, басмач взъярился. — Много слов говоришь! Лучше докажи, что ты настоящий воин!

— Доказать? И как же?

— А ты выходи со мной на поединок! На ножах!

Перестрелка прекратилась. Обе стороны внимательно слушали словесную перепалку.

— Давай! — после длинной паузы ответил политрук. — Только с условием.

— С каким ещё условием?

— Если я выиграю, ваша банда сдаётся.

Семён был удивлён и несколько растерян. Он не ожидал, что Нарожный согласится на такой поединок. Неужели Николай Иванович, кроме умения красиво говорить, ещё умеет драться на ножах? Но откуда у него такие навыки?

— А если ты проиграешь? — злорадно спросил басмач.

— Тогда можете спокойно уходить. Даю слово коммуниста, вас никто не тронет. Идёт?

— Слово безбожника ничего не стоит! — опять злобно съязвил басмач.

— А слово чести русского офицера?

— Хорошо, кяфир, я согласен! — крикнул басмач. Видимо, последний довод Нарожного его убедил.

Из-за бугра поднялся рослый и могучий телосложением человек с азиатскими чертами лица. Густая, кудлатая борода с проседью и усы мешали точно определить его возраст. Двигался басмач пружинистой, немного косолапой походкой сильного, уверенного в себе, опытного бойца, обученного самой жизнью в горах, где на каждом шагу подстерегает опасность и где идёт постоянная борьба за выживание, закалённого в многочисленных смертельных схватках, и больше походил на вставшего на задние лапы матёрого медведя. Совладать с таким явно было ох как непросто.

Он остановился примерно посередине между позициями пограничников и басмачей и, сбросив свой тяжёлый ватный чапан^[21], вытащил из ножен висевший на поясе нож с прямым треугольным лезвием.

— Чура, — громко сказал Ларионов. — Афганский боевой нож. Отличная штука… если в умелых руках.

Нарожный тоже встал, снял и аккуратно положил на камень куртку и шапку, затем пошёл к басмачу, держа в правой руке штык-нож от СВТ. Он остановился в нескольких шагах от бандита, который был на полголовы выше политрука и гораздо шире в плечах.

— Неужто сдюжит Иваныч? — невольно спросил вслух Семён, но ему никто не ответил.

Все замерли, наблюдая за происходящим.

Басмач что-то тихо сказал Нарожному и, ухмыльнувшись, провёл перед своим горлом лезвием ножа, показывая, какая участь ждёт пограничника. Очевидно, он был полностью уверен в том, что одержит победу, и даже не допускал мысли о поражении.

Политрук так же тихо ответил, и лицо бандита перекосилось от гнева. Здоровяк принял боевую стойку, держа нож лезвием вверх, а потом с неожиданной лёгкостью и проворством бросился на Нарожного и нанёс ему короткий, прямой удар в грудь.

Семён вздрогнул — ему показалось, что произошло ужасное. Но в следующую секунду он с облегчением вздохнул, увидев, как политрук, живой и невредимый, уклонившись от разящего удара, в свою очередь атаковал врага. Басмач тоже сумел увернуться, и теперь оба стали действовать более осторожно, убедившись, что с наскока ничего не выйдет.

Противники закружили друг перед другом, периодически делая выпады и нанося удары из разных положений. При этом, меняя хват, они били то снизу, то сверху, упорно выискивая друг у друга слабые места в обороне. Клинки ножей порой громко звенели при соприкосновении. Всё это напоминало некий жуткий первобытный танец смерти. Чувствовалось, что каждый из бойцов прошёл неплохую подготовку и достаточно опытен в ножевом бое. Вполне возможно, у басмача были хорошие английские или немецкие инструкторы.

Неожиданно Нарожный сделал вооружённой рукой какое-то сложное, молниеносное движение. Басмач выронил нож и прижал к груди раненую руку, буравя пограничника взглядом, полным лютой ненависти.