В песках пустыни

Снег бесшумно падал большими хлопьями. В долине он таял, чуть прикасаясь к земле и платью. Выше же на открытых местах, где холодный ветер гулял на просторе, снег замерзал. Платье путников скоро превратилось в ледяной панцырь, сковывавший движения путешественников.

Как менее привыкший, Свен первый почувствовал, что примерзает к седлу. Руки у него закоченели до того, что он должен был выпустить поводья, а вдобавок ко всему мятель стала засыпать глаза и ледяными сосульками резать лицо.

Свен принужден был слезть с лошади и пойти пешком, придерживаясь, однако, за хвост лошади, чтобы не сбиться с дороги.

Неизвестно долго ли друзья смогли бы подвигаться вперед при таких условиях, если бы по пути им не встретилась маленькая деревушка, состоявшая из нескольких полузанесенных снегом избушек. Остановившись у первой же лачуги, они, стряхнув с себя снег, вошли в нее. Внутри на земляном полу, за костром, разложенным тут же, сидели несколько персов и татар.

Было низко, тесно, сыро и дымно, но было тепло, — а это в ту минуту было самое главное. Когда же Баки-хан сварил яйца, приготовил чай и достал хлеба, стало совсем хорошо, и путники, насытившись, до утра пробыли в тепле…

По истечении трех недель такого путешествия, юноши добрались, наконец, до Тегерана. Здесь путник Свена, татарин Баки-хан, тяжело заболел, и Свену пришлось искать для себя нового проводника.

Денег к тому времени оставалось еще достаточно — за три недели друзья истратили лишь пятнадцать рублей, и это им казалось баснословно много.

От Тегерана Свену хотелось спуститься на юг, пересечь всю Персию, добраться до Персидского залива. Оттуда он думал вернуться в Тегеран, и затем отправиться в пустыню. Таковы были его замыслы…

Новый провожатый Гедина оказался далеко не таким преданным другом, как Баки-хан. И Свен почувствовал это на первом же переходе по дороге в Куруд.

Из двух лошадей, приобретенных для Гедина новым проводником, одна оказалась хорошим ходоком, другая же, доставшаяся Свену, — просто клячей. Она далеко отставала от лошади проводника, и Свену стоило больших усилий догнать его и заставить перемениться лошадьми.

Но положение от этого ничуть не улучшилось. Теперь отстала кляча проводника, который ничуть не был заинтересован в том, чтобы стараться нагнать европейца. Свен Гедин вскоре очутился один на неизвестной дороге, застигнутый ночью. В течение четырех часов он подвигался по узким тропинкам в совершенной темноте.

Наконец, и он и лошадь выбились из сил. Верен ли путь, куда итти дальше, — Свен не знал. Боясь заблудиться в горах, он решил уже сойти с лошади, привязать ее к дереву, а самому, завернувшись в плед, уснуть, пока не наступит рассвет.

Только что он собрался привести свое решение в исполнение, как вдруг вдали замаячил огонек. Вообразив, что перед ним, наконец, долгожданный Куруд, обрадованный Свен быстро двинулся по направлению к свету. Оказалось, что то был не Куруд, а палатка кочевников, откуда тонкой полосой и проникал свет.

Но Свен был рад и этой встрече. Подойдя к палатке, он крикнул, но ответа не последовало. Однако, в палатке были люди, и Свен это видел по теням, отраженным на холсте. Когда и второй оклик остался без ответа, Свен слез с лошади, отдернул завесу, закрывавшую вход, и спросил, где дорога в Куруд. Из палатки вышел старик и, не говоря ни слова двинулся по дороге, извивавшейся в темноте между кустами. Свен понял, что должен следовать за ним и, взяв лошадь под уздцы, пошел.

Молча дошли они до небольшого ручья, бежавшего в чаще оливкового леса. Тут старик-кочевник остановился, указал рукой на город и безмолвно исчез в темноте.

Свен понял, что старик указал ему направление. Он сел на лошадь и предосторожности ради предоставил лошади итти самой…

Ни старик, ни инстинкт лошади не обманули Гедина. Через несколько часов перед путником маячили огни Куруда, где его ждал и отдых и еда — в чем Свен больше всего нуждался теперь.

Проводника своего он не дождался: очевидно, тот предпочел вернуться обратно в Тегеран.

Из Куруда Свен направился в Испагань, прежнюю столицу Персии, где еще и теперь мечети с высокими стройными минаретами, базары, украшенные коврами и шелками, говорят о былом величии города. Из Испагани, через развалины древнего Персеполиса, где две с половиной тысячи лет тому назад тираны Ксеркс и Дарий угнетали персидские народы и где теперь среди величественных колонн пастухи пасут свои стада, — Свен Гедин проник в один из самых поэтических городов Персии — Шираз, утопающий среди роз и фонтанов.

Чем дальше к югу, чем ближе к Персидскому заливу, тем жарче становился климат, и Свену большую часть пути приходилось делать по ночам.

Последнюю часть пути он проделал один, без проводника, и когда, наконец, в одно прекрасное майское утро солнце осветило перед Свеном зеркальную поверхность Персидского залива, Свен, не зная, с кем поделиться своей радостью, громко, точно птица, запел какую-то песнь, какую сам после никак не мог вспомнить.

Итак, Персия от Каспийского моря до Персидского залива первый раз за все время была пройдена европейцем.