В Петербурге летом жить можно…

Тетю Полю я увидел значительно позже, когда она однажды при мне позвонила в дверь, чтобы рассчитаться с мамой. Тогда я и увидел ее, и эти поджатые цветком губки, и большой бидон рядом с ней. Тогда же узнал, что молоко в банке появляется не само по себе, а что его привозит к нам на Фонтанку тетя Поля из далекого поселка Тайцы.

Даже не помню, удивился я или огорчился. Но, несомненно, тогда мой маленький ум пронзила догадка, что все, что вокруг меня, не так прочно и не так самоочевидно, что это еще от кого-то зависит, кроме нас с мамой, и еще кому-то принадлежит.

Первым гарантом этого нерушимого и вечного счастья неожиданно и явилась тетя Поля.

Разумеется, я вглядывался в нее с особым пристрастием и страхом. Я хотел прочитать в ее лице признаки надежности и неисчерпаемой доброты. Я очень хотел, чтобы тетя Поля мне понравилась. Ведь уже одно это значило бы, что договор вечен.

Но она мне не понравилась. И первый ком рухнул в моей белоснежной душе.

А буквально через несколько дней тетя Поля заболела, и банка под дверью осталась пустой. Мы с мамой пошли в магазин за разливным молоком, и мама, попробовав его дома на вкус, осталась недовольна. А я впервые в это утро с плачем от молока отказался.

Скоро приезды тети Поли совсем прекратились, и незаметно началась другая, взрослая жизнь, требующая уже объяснений, стараний и выполнения неприятных обязанностей. В ней было много противоборства, а стало быть, обмана, обиды и неизлечимого чувства вины.

Мне едва исполнилось три года, когда я покинул Рай.

Запотевшее зеркало

Как только лягу спать, как только угомонится дом, сразу налетают демоны. О, я их знаю! Мы с ними давно задружились. Похоже, друг без друга нам уже никак.

Соблазнительные их подарки всегда немного отдают моей стародавней фантазией. Ими меня уже не обмануть. Мы больше веселимся, разбирая этот ворох давно не пригодившегося.

Исключение составляют подарки из детства моей мамы.

Как ни смотрите, а жизнь родителей, еще и до нашего рождения, никак нельзя назвать по отношению к нам случайной и посторонней. Один-два эпизода – и, кажется, наш собственный облик начинает уже в некоторой мере прорисовываться, уже хмурый зародыш его обретает свое местечко в пространстве, уже из множества вариантов жизнь отложила для него небольшенькую колоду.

Мама родилась за два года до революции, когда домовым, ведьмам и лешим еще не пришла пора исчезнуть под светом нового дня.

Ведьмой была мачеха отца, то есть ее неродная бабка. После смерти второго мужа всю свою зловредную силу обратила она на пасынка. Для начала отделила ему с семьей и двумя дочками камору, а в ней – невыветриваемые запахи чеснока, конопли, зерна и перламутровых связок лука.

Бабка в каморе появлялась редко. Бывало, зайдет, ласковая. На пергаментом лице тускло отражается закат. Выпьет кружку молока. Утираясь, пошепчет в ладонь, улыбнется еще раз на прощанье и выйдет. Сядут они вечером ужинать, а в кринке вместо молока – вода.

Мама рассказывала, что пристала однажды к отцу бешеная собака с бабкиными блескучими глазами. Отбился он от нее палкой, рассадил голову за ухом. Утром такую же ссадину за ухом увидел у мачехи.

Что-то, мама признавалась, влекло ее к этой ведьме. Меня, по рассказам мамы, тоже. Сила, что ли, чудо?

Иногда давала им с сестренкой по прянику. Сестра тут же выкинет его: «Не ешь, он – поганый». А мама убежит в кукурузу и съест. Я бы тоже так поступил.

Привет, демоны!

Были случаи, что и помогала им ведьма. Так, впрочем, по пустякам. Пошел как-то отец взять после ночной коней. Шел он по лугу, еще полному росы – утро было ранее, весело – помахивал уздечкой. И так эта уздечка в росе промокла, что ясно стало – просушить ее за день невозможно.

Отдал бабке. Вечером поглядел: бабка сидит во дворе над уздечкой, а из той – молоко течет. Скоро вернула сухой.

Ну вот какое имеют отношение ко мне эти фольклорные навороты, если подумать? А имеют.

Еще знаю, как мама обустраивала счастье. Населялось счастье медленно. Первыми поселились в нем ласковые человеко-деревья и человеко-звери, вылетавшие по утрам из ее сновидений. Была там и сестренка, когда она утром разговаривала с коровой. Бабка еще – когда ткала на станке дорожки для полов. Отец, собирающий яблоки.

Запахи тоже играли не последнюю роль. Первый земляной запах, когда сходил снег, запахи огурца, смородины, вечерней полыни, запахи горелой ботвы, дождя, выскобленного и вымытого с мылом стола…

Скоро мама стала забывать, конечно, что счастье, о котором она столько мечтает, ею же самой и создано. Оно все больше превращалось во что-то от дельное и недоступное.

Мама была еще маленькой, когда барин вместе с семьей удрал за границу.

Помещичий дом стоял в саду на горе, опоясанный важным деревянным забором. У крыльца прогуливались величавые цветные птицы с маленькими головками. В окнах виднелись обои с непонятными узорами.

Уже издалека мама увидела в раскрытые ворота толпу баб и мужиков. Кто-то раскачивался на раме, кто-то тащил из дома кадку с пальмой, мальчишки копошились вокруг паровой молотилки…