В пьянящей тишине

Далеко не все задания были письменными, большин­ство из них были практическими. Одно из них, напри­мер, состояло в том, чтобы просидеть ровно шесть минут и тридцать секунд посреди зеленого луга. На про­тяжении этого времени я должен был записать все фор­мы жизни внутри небольшого прямоугольника, обозна­ченного при помощи веревочек и тесемочек. Вначале я не замечал ничего кроме травы, но постепенно перед моими глазами возникало неисчислимое множество ползучих, летучих и подземных насекомых. Жизнь ки­пела повсюду, и ветер тоже был живым, и все сущее об­разовывало сложное единство, которое невозможно было описать словами. Вот слова, произнесенные моим опекуном в тот день: «У вас было шесть минут и трид­цать секунд, представьте себе тридцать первую секунду и напишите сочинение на тему: «Элементы наблюдае­мого прямоугольника, лишенные смысла». Он никогда не ставил мне «неудовлетворительно», но, если резуль­тат его не устраивал, просто заставлял меня повторить задание. Однако в случае необходимости это могло по­вторяться до бесконечности. Сочинение стоило мне трех месяцев размышлений. Я переписывал и переписывал его, пока, наконец, в один прекрасный день не написал лаконичную фразу: «Единственным лишенным всякого смысла элементом является сам прямоугольник».

Потом наступил черед сорняков в прямоугольнике. Мне надлежало тщательно прополоть его. Наставник велел отделить сорняки от полезных растений. Посколь­ку я совсем не разбирался в травах, мне приходилось рыться в энциклопедиях всякий раз, перед тем как вырвать какую-нибудь из них. «Это не сорняки, – говорил он мне об одних травах, – из их листьев можно завари­вать чай. И это тоже не сорняк, – защищал он дикую спаржу, – ее можно употреблять в пищу, более того, это деликатес. И та трава тоже не бесполезна: как можно записывать ее в сорняки, если в мае она расцветает пре­красными белыми цветами?»

Наконец, осталось только одно растение. Толку от него не было, никакими тайными свойствами оно не обладало. Его темные колючие листья содержали ядовитый сок, твердый ствол был некрасив. Мой наставник размышлял: «Хорошо, это растение ни на что не пригодно, но если мы вырвем его, будет ли смысл во всех остальных травах?» – «Они потеряют свой смысл», – сказал я. – «И к какому же выводу вы пришли?» – «Что сорной травы не бывает». – «Можете считать, что вы выполнили задание».

Другое задание: следить за любым человеком, по сво­ему выбору, в течение двух дней, записывая все: каждое его слово, мнение, движение, действие, секреты и так да­лее. Из детского озорства я выбрал объектом его самого, и он не возражал. Затем он потребовал, чтобы я данную личность оценил критически. Я сказал, что если хорошо знаешь какого-то человека, то не можешь судить его. «Можете считать, что вы справились с этим упражнени­ем», – был его ответ.

Но главный урок, который он мне преподал, состоял в следующем. В нашем мире можно действовать только в двух направлениях: двигаясь вперед, к жизни, или на­зад, к смерти. Самый непросвещенный угольщик мог избрать путь жизни, а какой-нибудь литературный ге­ний, озабоченный судьбами страны и эпохи, – путь смерти. Положение в обществе не имеет значения. Я по­мню, мой опекун умер через три дня после моего граж­данского совершеннолетия. Он простился со мной на смертном одре со спокойствием человека, оставляюще­го начатое дело в надежных руках, и говорил о болезни, которая сжигала его, с точностью критика, который оце­нивает произведения искусства, созданные другими художниками.

«А теперь, друг мой, расскажите мне в двух словах, чем вы намерены заняться в будущем», – завершил он свою речь.

«Как вы можете говорить об этом, когда умираете?» – спросил я, заливаясь горькими слезами.

«А с чего вы взяли, что такие люди, как я, умира­ют?» – резко ответил он мне.

В тот день мы оба вышли за порог нашего дома, что­бы больше никогда туда не вернуться.

В каком-то смысле все усилия моего наставника ока­зались тщетными. Книги, которые он рекомендовал прочесть, чтобы защитить меня от грубой реальности, равно как и упражнения, сделали еще более чувстви­тельной кожу, которая от природы была нежной. В этом не было его вины. Благодаря наставнику я стал другим – не тем юнцом, который только что оставил стены Блэкторна. Но в Ирландии за это время ничего не измени­лось, в этом он был бессилен. Есть ли какой-нибудь смысл в том, что наимудрейший из людей укажет вам путь к солнцу, когда кругом царит кромешная тьма? Вся его педагогика шла вразрез с жизнью. И я раскрыл свои объятия делу республики со всей страстью, которая до­сталась мне в наследство от Тома.