В пьянящей тишине

Письмо от моих бывших товарищей по борьбе. Са­мым отвратительным являлось то, что оно не содержало ничего конкретного. Его авторы позаботились о том, чтобы в нем не было ни искажений реальности, ни не­нужных оскорблений. Они не хотели давать мне повод возненавидеть их, не понимая, что именно это возбуж­дает во мне ненависть. Больше всего меня вывели из се­бя их тонкие намеки о необходимости молчания. Они были бы огорчены, если бы в будущем я начал действо­вать против них теми же методами, которые использо­вал в прошлом на их стороне. Они, как всегда, подчерки­вали свое сожаление по поводу того, что я оставил их ряды, и даже предлагали возможность реабилитации, если я решу вернуться домой. Они и вправду считали причиной моего отказа неутоленные личные амбиции! Естественно, я послал их ко всем чертям со своего остро­ва, удаленного от них на девять тысяч километров. Од­нако законченным идиотом себя считать не хотелось. Даже в крайнем раздражении я понимал, что проклинал не каких-то конкретных людей, а свои чувства по отно­шению к прошлому. Я был узником своей памяти, а не этого крошечного острова. Если судьба привела меня сюда, то виной всему было мое участие в политическом движении, которое по странному стечению обстоя­тельств началось с одного письма, а сейчас заканчива­лось другим.

Самые везучие ирландские сироты получали образо­вание в школе Блэкторна. Англичане считали, что они представляли потенциальную опасность и легко могли стать пушечным мясом для повстанцев. Миссия Блэк­торна состояла в том, чтобы превратить нас в безопасных и покорных пролетариев. Лучше всего, в моряков. Эта профессия была особенно подходящей, потому что таким образом люди, попавшие под подозрение в неблагонадежности еще в момент своего рождения, посыла­лись в открытое море, в ряды английского флота, кото­рый представлял собой плавучую тюрьму. Мне тоже была уготована такая судьба, и я превратился в техника морской логистики, заурядного ТМЛ. Правда, мне при­сваивался первый разряд, согласно диплому, выданному ее милосердным величеством. Педагоги Блэкторна, на­до отдать им должное, были неплохими специалистами. Они научили нас основам океанографии и метеороло­гии. А еще – способам связи. Это было единственным преимуществом английской оккупации: я мог тысячу раз заявлять о своей католической вере, но предпочитал азбуку Морзе латинскому языку. Однако английское вы­сокомерие переходило все границы. Англичане вообра­жают, что могут обращаться с обитателями своих коло­ний, как с паршивыми псами. И в дополнение к этому требуют верности от псов, которым кидают объедки со своего стола. Они хотели бы, чтобы мы служили на их кораблях, в то время как Ирландия шла бы ко дну. Они бы желали, чтобы мы следили за состоянием атмосфе­ры, в то время как сами отнимали бы у нас наш воздух и нашу землю. Им не приходило в голову, что мы мо­жем восстать против них.

Два раза в неделю я ездил из Блэкторна в соседний город, где записался на курсы гельского языка. По прав­де говоря, сами уроки меня мало интересовали. Они бы­ли лишь поводом для того, чтобы выйти на контакт с республиканцами. Мне не никогда не удалось продви­нуться далее первых букв. Вместе со мной на курсы хо­дил паренек по имени Том. Он страдал неизлечимой бо­лезнью, что, впрочем, не мешало ему быть обладателем самого веселого характера в школе.

– Из всех чахоточных я самый главный патриот Ир­ландии, – любил говорить он. И смеялся.

На наших куртках была вышита эмблема школы. Мы ездили на велосипедах и выглядели именно так, как должны были выглядеть двое бедных сирот, обучаю­щихся в Блэкторне, которые направлялись на занятия фольклорного кружка. Иногда нас останавливали солда­ты, которые нарушали спокойный тон зеленого пейзажа пятнами гусиного помета своих униформ. Я очень хоро­шо запомнил одного сержанта с бычьими глазами.

– Стой! По порядку рассчитайсь! Сколько вас, воню­чих ирландцев? – вопрошал он, словно не умел считать до двух.

– Мы едем одни, – всегда отвечал ему Том.

Они рыскали в наших рюкзаках, перелистывали тет­ради для занятий гельским, заставляли нас снять шер­стяные шапки, и даже ботинки и необычайно длинные гольфы. И никогда ничего не находили. Но кто-то, на­верное, нас выдал. Однажды, когда мы встретились с патрулем, я учуял что-то неладное. Кроме солдат и сержан­та с бычьими глазами там был английский офицер. Прямой, как столб, с серыми прозрачными глазами и шелком в голосе, скрывавшим жестокость нрава. Од­ним словом, такой же, как все английские офицеры.

– Стой! По порядку рассчитайсь! Сколько вас, воню­чих ирландцев? – повторил свой всегдашний вопрос сер­жант.

– Мы едем одни, – сказал Том.

– Нет, – сказал офицер. – Есть еще ваши велосипеды.

Они их тут же разобрали. Внутри полой рамы моего ве­лосипеда нашли письмо. Записку, которую посылали своим товарищам республиканцы, чтобы отменить назначен­ную ранее подпольную встречу. Этого было достаточно.