В Питер вернутся не все

— Хорошо, — согласился репортер. — Давайте, действительно, не пороть горячку. Вместе решим, как лучше.

Шеф бросил трубку, не попрощавшись.

Однако даже теперь, поругавшись с начальником, Дима по-прежнему чувствовал уверенность в том, что решил все правильно. Не будет он ничего писать. Не выгонят же его с работы!

А даже если выгонят… Ни газета, ни сенсационный репортаж, ни кусочек связанной с ним славы, не стоят того, что он может потерять.

НИКТО И НИЧТО НЕ СТОИЛО НАДИ.

Слава богу, он, дурак, наконец-то это понял.

И никаких антиномий.

Никаких неразрешимых противоречий.

А тут… тут и замок щелкнул, и девушка, легка на помине, появилась на пороге: свежая, бодрая, довольная, красивая. И — очень любимая.

Полуянов пошел ей навстречу. Надя завидела его и… Обычно, насколько б он ни уезжал, хоть на три дня, Митрофанова после разлуки всегда бросалась ему на шею. Но не в этот раз.

— А, вот и наша кинозвезда, — молвила девушка насмешливо.

— Привет, Надюшка. Я скучал по тебе.

— Что-то не заметила, — саркастически хмыкнула библиотекарша.

Митрофанова выглядела уверенной в себе и самодостаточной. По сравнению с днями их первой встречи она сильно прибавила в самооценке — да и в красоте тоже.

— И тем не менее, верь не верь — я скучал.

— Ага, за все время — три звонка и семь эсэмэсок.

Надя скинула туфли, переобулась в тапочки и, игнорируя сожителя, отправилась на кухню. В руках, однако, несла пакет с логотипом супермаркета. Значит, что-то вкусненькое все-таки купила. Значит, дела Димы небезнадежны. И она хочет его простить. И простит, если он по-умному поведет себя.

Но Полуянов продолжал вести себя по-глупому. Словно не замечал, что Надя — изменилась. И она уже далеко не та девчонка, что заглядывала в рот своему старшему товарищу.

— О, ты считала мои эсэмэски! — хмыкнул Дима. — Это радует.

Митрофанова поняла, что проговорилась, и щеки ее вспыхнули. Краснеть девушка не разучилась.

— Просто когда скучают — по семь эсэмэсок в день пишут, — буркнула Надя.

— Ну тебе, конечно, лучше знать, — насмешливо бросил журналист. — Именно столько ты мне и писала, как же.

Дима никак не мог наладить нормальный диалог. Словно тень Марьяны витала рядом и мешала ему.

Митрофанова выкладывала из пакета на стол продукты: ничего особо вкусного или праздничного. Традиционные йогурты, сухие каши, сыр. Никакого тебе тортика или бутылки вина. И даже хлеба для любимого не купила — сама Надежда мучного не ела, за фигурой следила.

Чувствовала она, что ли? Видела на расстоянии, что он изменил?

И тогда журналист прибег к испытанному средству: подошел к девушке сзади, крепко обнял. Но она с неожиданной силой вырвалась, отскочила.

— Да что с тобой, милая?

— Послушай, Дима…

Девушка стояла у окна, и Полуянов видел только ее силуэт. Выражение лица не разглядеть, но голос Нади чуть дрогнул.

— Послушай… — повторила она, — может, нам разъехаться?

— С какой стати?! — нахмурился репортер. Он был ошеломлен.

— С такой, что ты меня больше не любишь.

— С чего ты взяла?

— Но и это не главное…

— А что?

— Что я… мне кажется… больше не люблю тебя.

Дима всегда считал, что скорее услышит трубный глас с неба, чем подобные слова — из уст Надюшки. Ее он привычно считал своей — навсегда.

— Да ты с ума сошла! — воскликнул Полуянов.

— Если б действительно сошла, было б легче, — грустно и загадочно молвила подруга.

— У тебя что, кто-то появился? — еще больше нахмурился Дима.

— Пока нет, — ответила она.

Но улыбнулась — загадочно. И, черт возьми, девушка не играла!

Полуянов стал волноваться. Вот так номер! Тихая библиотекарша Надюша, кажется, наставила рога — ему. И это Диме не понравилось. Очень не понравилось. Глухая ревность затопила его.

— Значит, не скучала… — пробормотал он. И понимал, что своими репликами только теряет лицо, но остановиться не мог. — Вот откуда наезд, что эсэмэсок ей мало. Рыльце-то в пушку! Ну и как он в постели?

— Ах, Дима, что ты все на секс переводишь? — досадливо вскрикнула Надежда. — Не спала я ни с кем!

Голос подруги звучал искренне, и у Полуянова чуть отлегло.

— А о чем тогда речь? — успокоенно и даже самодовольно проговорил он. — Флиртовала с кем-то? Целовалась на День независимости на черной лестнице? У тебя в зале новый красавчик-доцент появился?

Никак Дима не мог избавиться от снисходительности по отношению к Надюхе, младшей своей подружке с детских лет, всю жизнь смотревшей на него чуть не как на бога.

— Ох, Дима… — вздохнула девушка: будто устала от непонимания, будто говорила с дефективным.

— Слушай, Надька, а давай лучше для начала поедим, а? — сменил тему Полуянов. — Хоть что-нибудь у тебя похрустеть-то имеется? А то у меня организм уже третий день на одном кофе работает.

Раньше, на заре их жизни, Надя при таком его заявлении немедленно спохватилась бы, засуетилась, стала извиняющимся голосом сетовать, что пирожки плохо поднялись. Но сейчас лишь сухо согласилась:

— Ладно. Давай перекусим.

А когда они уселись за стол — никаких разносолов, лишь куриный супчик да салат из фасоли, — Дима потребовал:

— Давай, рассказывай.