В Питер вернутся не все

А Волочковская все никак не орала. Я даже забеспокоилась: что она там, в обморок, что ли, брякнулась? Или тем же ножом сама от горя зарезалась? Шучу, конечно.

И тут она наконец закричала.

Я сделала вид, что сплю. И Дима тоже дрых. Только когда звездуленция стала по коридору метаться и в купе стучать, начал просыпаться.

А я, типа утомленная любовью, даже не шевелилась. Полуянов, конечно, решил (мужики все — самцы самоуверенные!), что это он меня своей любовью крошечной вусмерть утомил.

Короче, дальше вы знаете…

А почему, интересуетесь, я потом Волочковскую зарезала? Так выхода другого не было.

И тоже я сама накосячила. Зачем, дура, из купе своего выходила, а сумочку на столе оставила? Возвращаюсь — а дверь приоткрыта. И сквозь щель видно: кто-то есть внутри. Я затаилась в коридоре, стала через щелку наблюдать. Гляжу: Волочковская в сумке моей роется. Заподозрила она меня, гадина, что ли?

А у меня в сумочке — фотка заветная: со мной, маленькой, с мамашей и папаней. А я на ней очень уж на Прокопенко похожа. И еще ответ из лаборатории питерской про совпадение ДНК.

Ну, тут сложить два и два даже она наверняка сумела…

Поэтому пришлось и ее убрать. После первого раза второй — уже совсем не страшно и не стремно. Привыкаешь. И даже приятно: человек — в моей власти, а я — как бог, захочу — лишу его жизни.

И — лишила…

Фотку и справку я, от греха подальше, в тамбуре сожгла. В туалете побоялась: вдруг пожарная сигнализация сработает? А потом оказалось, что фотку до конца не допалила, кусочек ног папашиных остался… Так опять же спешила!

Что делать, всего не предугадаешь. Жаль, что в реале не как в компьютерной игре, второй жизни не дается. Я бы уж тогда и трусы, и фотку предусмотрела.

И оказалась в итоге, как ни крути, лузером.

Но если б все сошло мне с рук, как я планировала, — ни в чем бы до конца жизни отказа не знала. А раз проиграла — значит, закроют меня менты поганые.

Но обещают — ненадолго. Следователь у меня хороший. Слава богу, мужик. А мужики на меня западают, даже когда я из камеры прихожу, в спортивном костюме и ненакрашеная, с головой немытой. Он мне, во-первых, явку с повинной оформил. Типа, когда я после полуяновского блефа с завещанием из купе рванула, то сама сдаться хотела. А потом — и он, и адвокат мой мне советуют: на суде уйти в несознанку. И не говорить никому, что я знала, будто Прокоп — мой папаня. Чтобы не получилось пункта «з» части второй статьи сто пятой — убийства из корыстных побуждений. Но все равно на мне висит пункт «н» — неоднократное убийство. И вряд ли состояние аффекта удастся доказать. Тут и нож мешает, сунутый в карман Волочковской, и сожжение фотки…

Поэтому даже при всех смягчающих дадут мне, как минимум, по самому нижнему пределу, «восьмерик». Потом можно будет, конечно, и УДО просить… Но все равно — кучу лет я потеряю… И репутация, конечно, будет подмочена… Но красота — она-то, наверное, еще не уйдет. Сколько мне будет после колонии? Явно меньше тридцати, при самом худшем раскладе… А секс-эппил мой точно никуда не денется до старости… Поэтому еще посмотрим, кто кого — меня эта жизнь, или я — ее…

А самое интересное, как мне адвокат сказал, можно будет бороться за наследство папанино. Непросто, конечно, будет, но он попытается. Ему есть за что трудиться. Я ему обещала (и даже расписку написала), что если дело выгорит в мою пользу, заплачу ему двадцать процентов от всего прокопенковского имущества. А двадцать процентов, прикидываю, это больше миллиона баксов! Ну а мне четырех «лимонов» хватит. Все равно будет хороший трамплин, чтобы заново стартовать, а?

Значит, может в итоге получиться: я не зря старалась.

(И она громко хохочет, закидывая голову.)

Глава десятая

Антиномия. Неразрешимое противоречие.

Полуянов любил свежие слова. Постоянно пополнял свой лексический багаж. Не ради того, чтобы применять новинки в статьях, — читателям газет ведь чем проще написано, тем лучше. Просто пытливость его, любознательность, распространялись не только на людей или события, но и на все на свете, включая научные открытия, необычные ощущения. И слова тоже.

Вот сейчас… Сейчас про его состояние можно было сказать так: полная, блин, антиномия! Что делать, совершенно не ясно. По-русски говоря: пойдешь направо — коня потеряешь, налево — головы не снесешь.

И мысли неотступно крутились вокруг событий, происшедших прошлой ночью в литерном поезде «Северный экспресс».