В Питер вернутся не все

Я, конечно, про себя ржала, как хромая лошадь, когда папик начал за мной увиваться. Хотя, франкли токинг[12], охмурять он до сих пор умел — несмотря на второй подбородок, залысины и нависающие брылья. Ресторан «Ваниль», Большой театр, «а хочешь, моя девочка, я тебя устрою сниматься в кино? Приезжай ко мне на „Мосфильм“ на пробы!» Бритому ежу ясно, отчего моя скорбная мамаша на него клюнула, когда ему всего под сорок было.

Но самый финиш, конечно, случился, когда он наконец, в предвкушении нашего первого глубокого контакта, повез меня к себе домой. Я до сих пор, как вспоминаю про тот эпизод, такой дикий кайф получаю! Красиво было разыграно. Прям на пленку снимай. Мексиканское мыло. Здравствуй, Болливуд.

Мы, значит, приехали. Он у подъезда своего на Малой Грузинской парканулся. И сразу губешками ко мне полез. Я его оттолкнула. Прошептала:

— А ты знаешь, мой милый, что такое «инцест»?

— При чем тут…

— А при том.

— Не понял…

— Восемьдесят девятый год помнишь? Осень, город Владимир, девушка Лиза… Ты ведь в курсе, что у тебя тогда дочка родилась?

Он побледнел.

— Марьяна?! Ты?!

Я усмехнулась.

— Здравствуй, папа.

— Я тебе не верю!

— Поедем анализ ДНК делать? Или хватит фотки?

Продемонстрировала ему карточку: девяносто третий год, я, трехлетняя, у него на ручках, маманя к нему головку склонила.

Он нервно спросил:

— Чего ты хочешь?

— От тебя? Ничего. Только поздравить, что тебе большая удача привалила: взрослая дочь есть, а пеленки стирать не нужно было. Извини, кстати, что я тебя с сексом обломала. Тебе деньги за ресторан вернуть?

— Ну что ты, что ты… — забормотал он.

— Тогда я пошла. Захочется повидаться, звони, телефон знаешь.

И я сделала вид, что хочу вылезти из автомобиля.

— Подожди! — схватил он меня за руку. И почти взмолился: — Что я могу для тебя сделать?

На самом деле у меня на него была целая программа заготовлена: помочь мне на актерский поступить, роли в кино получить, а потом отдать мне все остальное. Но я только грустно улыбнулась:

— Папочка, ну если я без тебя семнадцать лет обходилась, то как-нибудь и дальше обойдусь.

— Стой! Давай с тобой поговорим… не как… — он хотел сказать «любовники», но не посмел произнести. — Поговорим как отец с дочерью!

— Ну ладно… — нехотя уступила я.

— Поднимемся ко мне домой?

— Нет, — отрезала я. — Мне ведь еще к тетке двоюродной возвращаться в Новогиреево, а уже поздно.

На самом-то деле, я проживала не у тетки, а на съемной квартире — бабло-то у меня имелось.

— Я потом отвезу тебя! Или, хочешь, вызову тебе такси. И денег дам, разумеется.

Вот так: я была права. Приврал, конечно, товарищ писатель. Не «придут и сами все предложат», а дадут, только если ты их в такую позицию поставишь, что они захотят дать.

С того момента, с того первого лавэ, что он мне дал «на такси» (тысяч десять рублей), с нашего первого разговора на кухне началась наша с Прокопенко «дружба».

Папаня выведал, куда я хочу поступать, умолил ему что-нибудь прочесть.

— Может, монолог Офелии — на языке оригинала? — предложила я.

— Нет, давай что-нибудь по-русски, я в английском не силен.

Впечатлился, нанял мне преподов, стал платить за них. Потом во ВГИК помог просочиться. Замолвил словечко, и на первом курсе я сыграла свой первый эпизод. Два съемочных дня, триста баксов — мой первый в жизни официальный гонорар. Ну, не реально официальный, конечно — мне его в конверте сунули, даже без росписи. Все и везде у нас левачат, а в кино особо.

Прокопенко — под моим влиянием — наши отношения тихарил. Ни перед кем не кололся: вот, мол, дочка моя. На фиг ему, если разобраться, нужна была слава ходока, который по всей Раше детей сеял? Перед бабцами своими стыдился. Многие из них если и старше меня были, то на год-два. А я думала все время: однажды его, гада, какая-нибудь стерва рассопливит настолько, что он женится-таки на ней. И что тогда мне достанется — полный облом?

В итоге так оно и вышло. Причем неожиданно, я приготовиться толком не сумела. Отсюда — мой пролет.

Отца я не любила, конечно. Но и не сильно ненавидела. Презирала. А мать вдруг стала жалеть: что ж он за козел, плюнул своим семенем и забыл, и никакой от него помощи. Уж я, как мамаша, себя б не повела. Я б его раскрутила по полной программе.

Я папаню реально на счетчик поставила. Возвращала долги. Причем с процентами.

Если прикинуть, сколько он мне недодал, в меня недовложил за восемнадцать лет, да взять процент по банковской ставке — получается, я просто получала мани бэк[13]. Все его квартиры и дачи мне по праву принадлежали.

Только я планировала сделать все по-тихому. По-умному. Приезжает как-нибудь папаня домой без шлюхи, один, а в подъезде фигура в балахоне, очках и бейсболке — перо в бок, и арриведерчи!

Никаких наемников, боже упаси. Киллеры бы первые в ментовку побежали, не успела б я слово «заказ» произнести.

Я б сама все сделала. Не застремалась бы. Как в итоге и вышло — не застремалась ведь. Папаню порешила с одного удара. И гниду Волочковскую, что мозги ему исклевала своей женитьбой, то же.