В Питере НЕжить

Поэтому я пожал плечами и подтвердил:

– Если выбирать из более-менее обычных профессий, то да. Блогер, который снимает какую-то дичь с бестолковыми розыгрышами, – это, на мой взгляд, действительно ужас.

Феликс скрестил руки на груди и эдак невзначай прислонился к холодильнику плечом. Меня не покидало ощущение, что он не просто так там отирается. Что оттуда может выползти что-то очень нехорошее, и банка с глазами по сравнению с этим «чем-то» покажется цветочками.

– А ты у нас музыкант, да? – вместо ответа неожиданно спросил Феликс. – Московский интеллигент… Хозяйка рассказала. Она сюда абы кого не поселила бы.

– Пианист, – расправив плечи, подтвердил я.

Феликс хихикнул, как-то подозрительно пакостно, а потом неожиданно протянул мне ладонь для рукопожатия.

– Что ж, а я действительно блогер, специалист по пранкам. Ты молодец, что догадался!

– Серьёзно? – теперь уже мне самому моя идея казалась глупой.

– Ага. Поэтому иногда я буду делать странные вещи. Не обращай внимания, договорились? Обещаю, тебя лично это не коснётся. Но если хочешь, позвони хозяйке, спроси насчёт моей благонадёжности – она тебе точно не соврёт. Если я правильно помню, ты ведь сын её подруги, верно?

На самом деле я, конечно, уже расспрашивал Нонну Никифоровну насчёт Феликса. Она действительно близкая подруга моей матери, доцент кафедры истории России в СПбГУ, и женщина, вне всякого сомнения, заслуживающая доверия и уважения, крайне положительно отзывалась о своём квартиранте.

«Евгеша, – сказала она. – Феликс – это, пожалуй, лучший человек для того, чтобы делить с ним квартиру в Петербурге. В отличие от большинства горожан, ты действительно сможешь спать спокойно. И даже если ты, любознательное чадо, проведёшь слишком много времени, глядя в глаза сфинксов на Университетской набережной, они не навестят тебя в твоих ночных кошмарах».

Вторая часть характеристики звучала загадочно, а что касается первой, то я решил, что она имеет в виду тихий характер моего будущего соседа. И поэтому, конечно, представлял Феликса немного иначе. Несколько более… чопорным, скажем так. В отглаженной рубашке (совсем как у меня), а не в футболке с привлекающей внимание надписью, в белых носках, а не жёлтых, и уж точно без легкомысленной золотой серёжки в виде руки с поднятым большим пальцем.

Тем более у него была фамилия Рыбкин – совсем как у одного из самых приятных, хоть и проходных, персонажей братьев Стругацких. Я думал, что только крайне положительные и спокойные родители называют детей в честь подобных литературных персонажей. И что дети обязательно соответствуют именам. (Сказал человек, в чьём паспорте написано Евгений Фортунов, но которого небеса явно терпеть не могут: неудачи подстерегают меня как минимум пять раз в неделю.)

Феликс между тем взъерошил волосы и подозрительно прищурился.

– А на чём ты собираешься играть, пианист? В квартире нет фортепиано, а синтезатора у тебя я не вижу.

Тут я смутился.

– Я временно не играю.

– Почему? – удивился Феликс.

Явно барахлящий холодильник за ним зашумел и вздрогнул, и Рыбкин прижался к нему всей спиной.

– Мне… не повезло на последнем концерте, – не желая вдаваться в детали, обтекаемо сказал я. – Пока что не хочется садиться обратно за инструмент. Я решил взять несколько месяцев паузы и побыть писателем.

– Ничего себе, – опешил мой сосед. – И что ты собираешься писать?

– Не собираюсь, а уже пишу. – Я вскинул подбородок. – Причём давно. Просто раньше это было только хобби… Я работаю в жанре фэнтези. Преимущественно городского.

Глаза у Феликса стали по пять рублей.

А затем такие, будто он хочет сказать что-то достаточно важное. Но в итоге он только солнечно улыбнулся:

– Ну, тогда мы подружимся! Ладно, будем считать, обнюхались. Смотри, я не ожидал, что ты днём приедешь, поэтому не успел убрать всякие свои… профессиональные штучки. Если ты сейчас побудешь в своей комнате, я тут мигом разберусь. Сможешь потом брать еду и принимать душ без опаски. А если вдруг что-то всё-таки вылезет на тебя – ты сразу выбегай из комнаты, захлопывай двери и зови меня, договорились?

– «Что-то» – это что? – не понял я.

– Вариантов много. – Рыбкин сделал неопределённый жест рукой. – В Петербурге, знаешь ли, водятся самые разные… кхм… пранки. В смысле, я самые разные делаю. Но все будет тип-топ!

Так началась наша совместная жизнь.

* * *

Мартовский Петербург – не самое приятное место. Стыло, ветрено, снег ещё не растаял, а голые деревья выглядят усталыми и одинокими. Все уговаривали меня переезжать попозже, чтобы случайно не испортить себе впечатление о городе. Лучше дождаться, говорила семья, когда ветер с залива переменится: станет карамельно-солёным, пахнущим морем и липами, а масонское око Казанского собора заблестит на ярком весеннем солнце.