В Питере НЕжить

Интересно, а от всех сорока я бы умер? И если уже двадцать девятый иерей должен был попасть в мою комнату, то чем бы занимались оставшиеся одиннадцать? Завели бы светскую беседу? Или, заставив исповедоваться напоследок, размеренно, по всем правилам этикета, сожрали?

Дурацкие мысли, как ни странно, успокаивали. Я наконец-то уснул – под стоны, шёпоты, скрежетание и стук со всех сторон.

А проснулся от того, что услышал, как латунная ручка вновь проворачивается – на сей раз со щелчком, до конца – и дверь резко открывается, со зловещим шорохом проезжая по соляному барьеру.

Я вскочил и приготовился драться – голыми руками. Но в дверном проёме, залитый лучами уже взошедшего солнца, стоял Феликс. Такой помятый и в настолько запылённой одежде, что выглядел скорее бродягой из тех, что готовы по памяти прочитать тебе полтомика стихов Бродского в благодарность за сто рублей.

– Фух, ну и душно у тебя здесь, – сказал Рыбкин, быстрым шагом проходя к окну и распахивая его во всю ширь. В комнату тотчас влился свежий и ужасно холодный ветер, заставивший меня затравленно забиться обратно под одеяло. – Поздравляю, Женя. Ты выжил. И, кажется, даже не сошёл с ума. Знаешь, что это значит?

Я затравленно посмотрел на него. Потом – на толстый слой пепла, который за ночь появился на моем карнизе. На такой же слой пепла – за дверью в холле. На бывшего прежде белым, а теперь ставшего багряным ловца снов, и на… двадцать девять шрамов, которые я вдруг заметил на своей руке и которые, как ступеньки, поднимались к плечу, в дальнейшем явно намереваясь спуститься к сердцу, но… К счастью, их вовремя остановили.

– Это значит, что нам надо серьёзно поговорить, – пробормотал я, чувствуя себя героем одного из тех сериалов, которые всегда с таким азартом ругал.

– Именно, – улыбнулся Феликс, и серёжка в виде поднятого большого пальца сверкнула у него в ухе.

* * *

Как оказалось, Феликс вовсе не спасал Машу этой ночью. Наоборот – он сражался с ней, а потом заключал в некое место под названием Клеть, о котором предпочёл не распространяться.

– Она ведьма, Женя. – Рыбкин развёл руками. – Фотография с тобой была сделана и закопана на кладбище с единственной целью – дать сорока иереям твой след. Дальше они должны были съесть тебя и вследствие этого получить запас сил. А он бы, в свою очередь, постепенно использовался самой Марией: эти священники не более чем её дойные коровы. У каждой ведьмы есть такие слуги: она кормит их живыми существами, они аккумулируют энергию, ведьма берёт её и тратит, когда ей это нужно. Хранить энергию в себе очень сложно, проще держать такой… скот.

Я слушал Рыбкина с открытым ртом.

– Так легенда о священниках правдива? Советские власти их правда… ну…

– Нет. – Феликс, положивший подбородок на сцепленные в замок пальцы, покачал головой. – Это какая-то ведьма в своё время притащила туда призраков, приковала их к кладбищу и начала потихоньку распространять эту историю.

– Зачем?

– Во-первых, вера людей сама по себе подпитывает силой объекты этой веры: страх, любопытство, даже сомнение – все шло в копилочку ведьмам, которые владели священниками. Во-вторых, начали появляться такие, как ты: любопытные домашние воробушки, клюющие на загадки и сами приходящие в ловушку. Очень удобно.

Я сглотнул.

– И много нас таких?

Взгляд Феликса наполнился грустью. Полуденное солнце, плескавшееся в ванной неба, беззаботно прикрылось очередным пенным облаком – и на кухне, где мы пили яблочный чай, резко потемнело.

– Достаточно много для того, чтобы я не мог спасти всех.

Я помолчал, прежде чем задать следующий вопрос:

– Феликс… Кто ты такой?

В моём голосе явственно звучало жгучее, почти неприличное любопытство – и стыд оттого, что я испытываю именно его, а не, скажем, сочувствие к погибшим людям, или – выбор настоящего скептика – подозрение в том, что всё это лишь масштабный жестокий розыгрыш.

Рыбкин улыбнулся и явно взбодрился.

– Я – страж города! – торжественно объявил он. – Хранитель Адмиралтейского и Василеостровского районов. Моя задача – защищать живущих здесь людей. В первую очередь это означает, что я разбираюсь с потусторонней нечистью, наводняющей Петербург с тех самых пор, как некто очень самоуверенный по имени Пётр приказал построить город на болотах, где не то чтобы жить – гулять лишний раз не стоило. Также приходится противостоять тёмным – вроде той же Марии. И поддерживать постоянную защиту города, которая отпугивает от него тех, против кого в прямом бою ни я, ни мои коллеги, ни даже ангелы с Исаакиевского собора – они у нас за главных, считай, шефы, – выстоять не сможем.

– Постоянную защиту? – ошалело переспросил я.

Феликс кивнул: