Но это оказалось неправдой – за все это время здесь, в Королевской Гавани, Джейме даже не смог посмотреть ей в глаза. Что ж, ей не привыкать. Она и не ждала этого, не в силах поверить – до конца. Однажды, в далекой юности, прошедшей с наступлением зимы, ее мечты уже оказались уничтожены, теперь ее маленькие несмелые надежды – быть с ним рядом, хотя бы немного, разделить с ним еще несколько поцелуев, провести рядом с ним еще несколько ночей, чувствуя тепло его тела, – тоже были разбиты. Только в этот раз осколки оказались острее и ранили больше. Но она не винила его в этом. Он потерял сестру самым жестоким и ужасным образом, он потерял их ребенка. Он встретился со своим прошлым лицом к лицу, и только Семеро знают, что он чувствовал при этом… Что чувствовала бы сама Бриенна, если бы поняла, что погубила его? В Винтерфелле он искал в ней утешения, искал в ней друга, искал в ней близкую душу, чтобы избавиться от долгой и порочной связи с сестрой. Что же, ее дружба будет у него всегда.
- Я воин, - твердо сказала Бриенна. – Это – высшее счастье для меня.
Все остальное – только зря терзало ее и без того уязвимое сердце.
Санса покачала головой, отказываясь принять это.
***
Он легко постучался, толкнул вперёд дубовую дверь. Дейенерис заняла бывший кабинет Роберта, возможно, даже не зная этого.
- Входите, сир Джейме, - отозвалась Дейенерис, отложив перо.
Она сидела за столом, видимо, сочиняя письмо, судя по тому, как дернулась ее рука, когда он опустил свой взгляд на ее пергамент. Но не стал испытывать судьбу и вглядываться в буквы, да и по правде его не интересовали ее дела.
- Вы хотели меня видеть, королева?
- Да, хотела, - подтвердила она, подняв на него фиалковые глаза. - Я так и не поблагодарила Вас за то, что Вы сделали. Это было тяжело, я понимаю это. Но вы спасли мою жизнь, моих детей и множество невинных людей.
Конечно же, она позвала его, чтобы оказать последнюю любезность, дать понять, как она ценит его преступление, которым он помог ей взойти на престол без излишних жертв. Без лишних жертв – для нее. Со страшной жертвой – для него.
- Не благодарите, - коротко отозвался Джейме, испытывая желание уйти.
Ее гордый, почти самодовольный вид возвращал к жизни старые воспоминания - как начинал Роберт, как заканчивал Эйрис: преисполненные собственного могущества. Железный трон отравлен, иначе как объяснить эту скверну, попадающую в кровь вместе с правом на престол, - ощущение избранности, неприкасаемости? Дейенерис Таргариен - вместе с сотней своих громких титулов - не прожила в роли королевы и дня и все равно считала себя вправе благодарить его за жертву, к которой она сама не имела никакого отношения. В Джейме закипала ярость, ласково взращиваемая скорбью и виной.
Он выпрямился, произнес холодно:
- Я должен быть честным: мне не было никакого дела до Вас и ваших драконов, Ваша милость. Нам ни к чему притворяться друзьями. В отличие от моего брата, я никогда не желал видеть Вас на Железном троне. Все, о чем я заботился, - это моя семья и безопасность людей.
Вот только порядок оказался обратным.
В горле пересохло, но он продолжил, глядя ей прямо в глаза:
- Я рад, что Вы целы, и надеюсь, что Вы станете достойным правителем. Но если Вы не стоили того, если в Вас взыграет дурная кровь… Теперь мне не привыкать иметь дело с королями и королевами.
Он понимал, что эти слова могут стоить ему имени, свободы, даже жизни, но не мог удержаться. В нем восстала давняя, ставшая уже неотделимой от него самого тяга к саморазрушению, притяжение его темной, отчаянной стороны. За него говорила боль. Он искренне и яростно искал наказания, искал искупления.
Но Дейенерис оказалась к нему глуха - или просто милосердна, пропустила его дерзкие, жёсткие слова мимо ушей. Вместо этого она сидела, скрестив пальцы перед лицом, не отводя от него непроницаемого взгляда.
- Я бы казнила ее, - сказала коротко, и ни тени раскаяния или сожаления не было в ее голосе.
- Цена Вашего слова, - сухо напомнил ей Джейме. - Вы обещали мне, что позволите ей уйти - целой и невредимой.
- Она угрожала мне и моим детям. Если бы она забрала моих драконов, то я бы положила свою жизнь на то, чтобы она заплатила за это. Заплатила самую жестокую цену, - голос ее надломился, она замолчала, обдумывая что-то. Когда она снова посмотрела в его лицо, в ней уже не было материнского гнева, только сочувствие. - Я понимаю, что Вам тяжело принять это, сир Джейме. И не мне говорить с вами об этом. На моих глазах на голову брата водрузили корону из расплавленного золота, и я не пошевелила и пальцем, чтобы спасти его. Как я его ни любила в детстве, теперь я вижу его ясно, как Вас передо мной: он был дураком и садистом и стал бы худшим королем в истории. Его смерть стала для всех нас лучшим исходом, пусть он и был моей кровью. А умереть в руках мужчины, которого она любила, - очень достойный конец для Вашей сестры.