В плену

– Да так, – Марк тоже подкуривает новую сигарету, – дровосеком подрабатывал.

– Дровосеком? – фыркает весело Катерина. – В три часа ночи?

– Я сегодня Лизу вспомнил… – произносит и притихает, прислушиваясь к себе. Ничего. Ни единого отголоска боли, только глухая тоска и неистребимое чувство вины. Впервые так. И Марк кивает, будто убеждая самого себя, что так и должно быть.

– И?.. – напрягается Катерина – по голосу слышит.

– Алиса на скрипке играла, и как-то вспомнилось, – спокойно отвечает, выдыхая клубок дыма.

– Веселая у вас ночка, однако, – не зацикливается на теме, и Марк благодарен ей, что не задает больше вопросов. А ее слова сопровождаются грохотом и скулением, переходящим в вой.

– Да я смотрю, ты тоже не скучаешь, – хмыкает Марк, поражаясь, как легко ей удается справляться с опьянением и спровадить Криса.

– Да ну тебя, – в трубку. – Джун, убью, засранец! – где-то далеко. Марк не вслушивается, как она ругается отборным матом. А с виду интеллигентная женщина.

– Марк, – злится, – забери своего пса, Богом прошу. А то я за себя не ручаюсь.

– Что? Неужели он сгрыз твои тапки? – посмеивается Марк. Странное у него настроение. Самому страшно.

– Хуже. Он ничего не жрет и постоянно воет. Днем и ночью. Соседи уже полицию вызывали. Жалко его, – вздыхает Катерина, – сдохнет же от тоски.

– Ладно. Через час буду. Готовь чай и свои коронные кексы. Хотя нет, чая будет достаточно.

Катерина на прощание радостно взвизгивает – ну точно та смешная девчонка, его маленькая сестренка.

Марк выбрасывает сигарету и возвращается в дом. На ходу стягивает плащ, поднимается в спальню. Наспех принимает душ, смывая кровь. Обрабатывает засочившиеся шрамы, одевается. Подхватывает трость – снова судороги подкрадываются. Спускается в гостиную. Алиса все так же сидит на полу. На экране мелькают фотографии. Она раскачивается вперед-назад. Марк выключает телевизор. Она вздрагивает и смотрит на него полными слез глазами. И сердце сжимается в кулак от этого взгляда.

– Вставай, пташка, поехали, – говорит неожиданно сорвавшимся голосом. Алиса вытирает упавшую на щеку слезу, и только сейчас Марк замечает багровую полосу на пальцах. Взгляд невольно падает на скрипку с порванной струной. Тихо ругается, приседая рядом. Перехватывает ее руку. Пташка пытается выдернуть, но Марк держит крепко, осматривает внимательно. Достает из кармана белоснежный платок, осторожно отирает не успевшую засохнуть кровь. Пташка шипит, закусывая губу.

– У мишки заболи, у собачки заболи, – шепчет Марк тихо, вновь вспоминая дочь с ее вечно разбитыми коленками и содранными в кровь ладонями. Она хотела быть скрипачкой, а вела себя как хулиганка, – а у пташки заживи.

Прячет платок.

– По-хорошему обработать надо, – встает, старательно не смотря на пташку. Не хочет видеть ее глаз. Чувствует – плохо закончится, если заглянет. Нельзя ему. – Но в целом до свадьбы заживет. А скрипку Регину покажи. Он мастер.

На мгновение воцаряется молчание. Всего несколько ударов сердца в полной тишине. Марк слышит шорох шагов. Алиса подходит к окну.

– Хватит страдать, пташка. Поехали, – повторяет он.

– Куда? – равнодушный тон, сгорбленная спина. Она руками обхватывает себя за плечи, дрожит. Марк подавляет желание ее обнять, согреть своим теплом. Стискивает набалдашник трости до боли в пальцах.

– Ты спрашивала о Джуне, – бросает он уже на пороге. – Поехали.

Часть 9 Алиса. Сейчас