В плену

Крис сходил с ума. Я видела его лишь однажды за то время. Марк встречался с ним, чтобы выяснить, как движутся поиски. Он осунулся и стал еще злее. В серых глазах – лихорадочный блеск и щетина на лице. Еще недавно отутюженный и выхоленный, сейчас он походил на бродягу, даже брендовая одежда не спасала от этого ощущения. Помятый, он все равно оставался хищником, только его загнали в угол и опрокинули на спину. А он выцарапывал свое право на жизнь.

Крис был недоволен нашим появлением, много курил и без конца повторял какие-то стишки, пытаясь уловить в них смысл. Этими детскими стишками были исписаны горы листов – я видела их. В них не было ничего опасного, обычные считалочки. Кроме одной. Ее Катька очень часто повторяла. Вклинивала удачно в разговорах по фразочке. Раньше. В студенческие годы. А потом я написала на них музыку. И она пела эту странную песенку про грустного клоуна. Говорила, что когда-то сочинила ее для близкого человека. Я спрашивала, но она все время отшучивалась. И я рассказала Крису. А через несколько дней он нашел Катю. Нашел и запер в клинике, а сам уехал. Я просила Марка забрать ее в самый первый день, убеждала, что ей не станет там лучше, но Марк решил, что Кате нужна медицинская помощь.

А теперь сам захотел ее забрать. Пытался. Но врачи не отдавали. Марк считал, что Крис запретил. Не понимал только – зачем, если бросил.

Я вздыхаю, забираюсь на подоконник. Укутавшись в плед, так и просиживаю, пока не начинает сереть.

С первыми робкими лучами солнца набираю номер Марка. Он отвечает сразу, будто только и ждал моего звонка.

– Привет. Что делаешь? – спрашиваю на одном дыхании и тут же понимаю, какую глупость сказала. Что можно делать в шесть утра? А у него сейчас так вообще четыре, если я правильно помню разницу во времени: утром специально нашла в Интернете, чтобы знать, когда звонить. И все равно не угадала.

– Ну… – протягивает Марк странно бодрым голосом, – учитывая, что сейчас четыре утра – лежу в постели и разговариваю с тобой.

– А почему не спишь?

– А ты?

– Я первая спросила!

Он хрипло смеется.

– Сон приснился, – вздыхает и замолкает, не желая развивать тему.

– Плохой? – не отстаю я. Мне нужно с ним говорить – сам же просил. Ну вот.

– В моем состоянии не особо хороший, – снова вздыхает, а у меня закрадывается чувство, что он смеется надо мной. Вот только где подвох – не могу уловить.

– В каком твоем состоянии? – не унимаюсь, пытаясь понять, в чем уловка.

– Неудовлетворенном, – легко отвечает Марк, а я понимаю, что попалась-таки на его уловку.

– А если бы лежала рядышком? – и откуда только смелость для таких слов взялась.

– Провоцируешь? – слышу, как он улыбается. – Это хорошо, пташка. Очень хорошо. Но будь ты рядом – вряд ли лежала бы, дорогая.

– Ну ты же не всегда будешь торчать в своем Копенгагене.

– Ты доиграешься, пташка, – выдыхает угрожающе, но вот не страшно только. Уже не страшно. И порой я даже ловлю себя на мысли, что мне хочется чего-то большего, чем разговоры и робкие поцелуи. Хочется ощутить, каков Марк Ямпольский в постели. Попробовать на вкус его желания. – А Копенгаген – красивый город, – перебивает он мои мысли, не видя, как щеки горят стыдом. – Игрушечный. Уверен – ты влюбишься в него. И я обязательно покажу тебе его. Обязательно.

– Ты нашел Криса? – пользуюсь моментом перевести разговор в другое русло.

– Почти.

– А я отдала ключ. Все как ты и говорил. Сделали слепок. Оригинал вернули. Марк.

– Ммм?

– Зачем ты согласился? А если они все разрушат?

– Все будет хорошо, не переживай. Но… мне приятно, что ты волнуешься.

Разве я могу иначе? Он хоть и хорохорится, но я не забыла его взгляд, когда я разбила всего несколько кукол. Что же с ним будет, если уничтожить всю коллекцию?

– Все будет хорошо, – повторяет он, словно мысли подслушивает.

Я киваю, будто он может меня видеть. Прикрываю глаза.

– Знаешь, а я вспомнила, – говорю неуверенно, сомневаясь, стоит ли. – Как мы катались на лошадях. Ты сильно испугался, да?

Он вздыхает и не отвечает долго. Но тишина не угнетает. Дает передышку. Вспомнить его выражение лица, когда я пустила в галоп Зевса. И иррациональный страх на дне черных, как бездна, глаз. И этот взгляд заставил натянуть поводья. Резкий рывок и злость, разбивающая вдребезги эйфорию. Его злость. От отчаяния и бессилия что-то изменить. Наверное. А может, я вновь себе напридумывала невесть что.

– Конечно, испугался, – все-таки отвечает Марк. – Потому что ты нужна мне. Я хочу, чтобы ты всегда знала – ты мне нужна. И никогда не думай, что это не так. Что бы ни случилось. Ты нужна мне.