– Обет, Алина на пользу душе идти должен, и не во вред другим людям. Спаситель и в субботу от недугов избавлял, коли то необходимо было. Не ты ли, моя хорошая, учила меня, что во всем мера нужна? И что не грех от строго соблюдения канонов отойти, коли то на благо другим будет? Ты ведь знаешь, по какой причине обет блюду. Так что не печалься, что из-за тебя его нарушить решила. То даст Бог всем на пользу будет… и надеюсь, Господь по милости своей простит меня за это… А сказать вот что хотела: Ты дочь свою с собой не ровняй. Ты все по себе ее судишь, а она не такая и ни капли на тебя не похожа и чувства и мысли у вас разные… Она привыкла добиваться того, что хочет и ни перед чем не останавливаться. И не держат ее ни любовь к ближним, ни страх перед Господом. У нее лишь чувство самосохранения хорошо развито. Так что держать ее может лишь страх за собственную жизнь и судьбу. И сама она не любит никого, она хочет, чтоб только ее любили.
– Отца она любит, матушка…
– Если б действительно любила, разве бы посмела на его, как она думала, ребенка демона натравить? Нет, она хотела, чтоб только ее он любил.
– Почему только ее? У нее две сестры, о которых она заботилась, и которых ее отец любил не меньше ее.
– Заботилась и делила любовь отца, но только пока оставалась центральной фигурой… Вот скажи: как только это изменилось, она продолжила по-прежнему заботиться о сестрах?
– Ну не совсем… Она, скорее всего, ревновала и их… Луизу, младшую сестру, даже в окно вытолкнула… Случайно, конечно, но факт остается фактом… Однако сейчас она раскаялась… Теперь она даже ко мне с любовью относится.
– Тебя она сейчас не столько любит, сколько понимает, что необходима ты ей, чтоб оградить от всех неприятностей и обеспечить неплохое существование. Не обольщайся, Алина, и на любовь ее не надейся. Если почувствует она, что сможет вырваться из-под твоего контроля, она постарается сделать это, и никакие чувства к тебе ее не остановят. Тебе очень непростая девочка в дочки досталась, и сладить с ней тебе очень непросто будет.
– Зачем Вы так настраиваете меня против нее, матушка? Хотите, чтоб я здесь ее оставила?
– Ты не оставишь, Алина. И я знаю это… И еще знаю, что предаст она тебя рано или поздно… и от того будешь ты к этому готова или нет, сможешь ты этому что-то противопоставить или нет, зависит жизнь и судьба всех, кто дорог тебе, да и твоя тоже.
– Вы хотите сказать, что я не сумею наставить ее на путь истинный и обреку душу ее на погибель?
– Этого я не знаю, Алина… Знаю лишь, что чем больше успеешь вложить в нее веры в Бога, стремления его заповедям следовать и страха, что может душу свою на вечные муки обречь, коль еще раз оступится, тем больше шансов у нее будет избежать подобной участи.
– Я постараюсь, матушка.
– Вот и хорошо. Я знаю, как непросто тебе будет, и жалею тебя очень, но ты сама путь этот выбрала.
– Отец-настоятель сказал, что Господь ведет меня по нему, потому что осуждала Вас, матушка. Вот сейчас Вашу роль на себя и примеряю, чтоб грех тот лучше осознать могла…
– Алина, так я тебе поводов для осуждения столько дала, что и не перечесть, так что это скорее мой грех, чем твой. Ты просто до сих пор поверить не можешь, что иногда лишь такие методы действенными оказываются, вот и пытаешься доказать, что лишь любовь может врачевать души, а взыскательность и строгость вовсе ни к чему. Только ты учти, с Катариной твоей ничего подобное не пройдет. Ей жесткий контроль нужен. Сил самой противостоять искушениям у нее нет.
– Отец-настоятель предупредил… Сказал, что не отпустит со мной Катарину, если не пообещаю строго следить за ней. Я, правда, надеялась, что она скоро сама поймет к чему стремиться надо, и мне надо будет лишь поддержать ее на этом пути.
– Не рассчитывай на это, горлинка моя… по правде сказать, ей лишь в монастыре место, и ты сама это знаешь.
– Не готова она сейчас Богу жизнь посвятить, а без этого в монастыре делать нечего…
– Алина… ты всей свой жизнью доказываешь обратное, осознание приходит и тут…
– Наверное… но, матушка, не вынесет она сейчас жизни монастырской… жалко мне ее… я отняла у нее единственное, чем она дорожила… ненароком отняла то, что хотела всегда иметь сама и никогда не имела…
– Я и говорю, ты с собой ее ровняешь и по себе судишь, а она не такая. Твоя дочь, не задумываясь, преступила заповеди Божьи и обрекла на погибель ни в чем неповинного младенца. Ты оправдываешь ее желание убить тебя тем, что не сумела обеспечить ей более комфортное существование, осуждая себя. А он чем перед ней провинился? Он еще не родился, а она уже видела в нем угрозу своим интересам и решила его убить. Ты представляешь, что должно быть в душе у того, кто решился на такое? Ты бы так смогла?