В плену королевских пристрастий

  Трое суток Алина упрямо сидела во дворе рядом со щенком. Отец Стефан вначале уговаривавший ее уйти хотя бы на ночь спать, потом прекратил, вынес одеяло и, укутав ее в него, сидел с ней рядом сначала первую ночь, а потом еще две, пока не вернулся отец-настоятель. Тот не стал никого переубеждать, он просто разрешил Алине держать щенка в ее комнате и выгуливать за стенами монастыря, велев при этом водить по монастырскому двору лишь на привязи.

  Таких столкновений у них было и не пересчитать. Стоило матери Калерии дать только появившейся в монастыре молоденькой послушнице Нине тяжелое послушание или как-то наказать и рядом с той тут же оказывалась Алина. Она или помогала, если это было возможно или разделала наказание, вместе с Ниной отстаивая на коленях у креста ночи напролет и вычитывая с той все молитвы.

  Однажды, Алина увидев, что мать Калерия бьет Нину, вцепилась руками ей в руку, и не дала продолжить наказание. Тогда та за косу оттащила девочку в келью отца-настоятеля. А тот, выслушав обеих, по своему обыкновению лишь укоризненно покачал головой, после чего отправил Алину в ее комнату, и обратился к монахине:

– Матушка, я не собираюсь вмешиваться в то, какие Вы устанавливаете порядки среди сестричества. Однако мне не понятно, почему Вы не взыскиваете с сестер наедине в их или Вашей келье, а наказываете их публично.

– Потому что скрывать мне нечего, я наказываю лишь справедливо, – ответила тогда она.

– Может и справедливо, никто не спорит, но будет лучше, матушка, если делать Вы будете это без свидетелей. Ни к чему устраивать публичные представления из Ваших попыток наставить сестер на путь истинный. Вы наставница, а не правитель или вождь. Это только им необходима публичность наказаний, чтоб в повиновении и страхе огромные массы подданных держать. А еще лучше, если бы Вы постарались и без наказаний, лишь объяснениями должного результата добиться. Сестры сами должны стремиться душу свою совершенствовать, а не наказаний страшиться. Конечно, бывают случаи, когда без наказания не обойтись. Но мне хотелось бы верить, что, принимая решение о нем, Вы твердо осознаете его необходимость, уверены, что другие методы не действуют, и оно пойдет на пользу. И, конечно же, понимаете, что наказание ни в коем случае не должно быть способом сбросить собственное раздражение и гнев.

– Отче, неужели Вы думаете, что я могу этого не понимать, и могу, ничего сестрам не объясняя, наказывать их для собственного удовольствия, чтоб в страхе держать и раздражение свое на них срывать?

– Я не знаю, что и как Вы объясняете сестрам, матушка, и в каких случаях прибегаете к наказаниям. Я высказал свое мнение по поводу наказаний. Очень хорошо, если Вы с ним согласны, и всегда поступаете именно так. А вот если сами чувствуете, что не всегда, то, значит, стоит Вам над моими словами призадуматься. Я не собираюсь Вас контролировать. Я доверяю Вам, и надеюсь, что в любом случае Вы правильно поймете то, что я сказал.

– Конечно, Отче. Благодарю Вас.

  Мать Калерия поклонилась и вышла, стараясь перебороть раздражение из-за того, что отец-настоятель вновь не стал ни ругать, ни наказывать Алину. Она сердилась, что тот во всем потакает девочке, и этот случай еще больше настроил ее против Алины. Она видела, что девочка умна, отважна, целеустремленна, но ей тогда казалось, что все эти качества она использует лишь для того, чтобы самоутвердиться и получить власть над окружающими. Она упорно не замечала, как Алина искренне старается всем помочь, однако очень хорошо видела, как все стараются выполнить любую ее просьбу, такая однобокость ее восприятия девочки не могла не привести к открытому конфликту между ними, и она привела.

  В один очень дождливый день мать Калерия зашла на кухню и увидела, что послушница раскладывает на печке большие листы, которые были с двух сторон каллиграфическим почерком исписаны текстами на латыни.

– Что это ты делаешь, Нина?

– Для Алины я это… листы вот просушить надо… она это писала, а во время грозы окно распахнулось, и отсырело все… – привычно втянув голову в плечи, испуганно пояснила Нина, – а трапезу готовить я закончила уже.

– Раз закончила готовить, иди в храм, там убраться к службе надо!

– Но, матушка, я обещала… – несмело начала та.

– Я непонятно сказала? А ну быстро! – недослушав объяснений, строго приказала она послушнице.

– Но листы… их убрать тогда надо… – вновь начала Нина, но получив звонкую пощечину, тут же поспешно склонилась. – Уже иду, матушка, – после чего поспешно выбежала из кухни. А следом за ней вышла мать Калерия.

  Листы, оставленные на печке без присмотра, конечно же, пожелтели, свернулись и даже местами почернели. Нина вся в слезах отнесла их Алине, и та тут же прибежала в келью матери Калерии. Постучав, она вошла и, кусая губы, чтобы не расплакаться, спросила:

– За что Вы так со мной, матушка? Это же два месяца моей работы.

– Раз это твоя работа, вот и не перекладывай ее на других и следи за ней сама, – резко ответила она.