В плену королевских пристрастий

– Ты неисправим. Что ж, развлекайся, – махнул на него рукой король и вышел.

  Дождавшись, чтоб за королем закрылась дверь, шут повернулся, уткнулся лицом в подушку и навзрыд зарыдал, приговаривая: – Господи, ну почему же я не умер? И как же мне жить теперь?

  Суд над принцем Стефаном и его супругой провели быстро, и недели не прошло. Принца лишили всех прав и отправили в темницу замка Кастл, а принцессу сослали в монастырь, где она согласилась принять постриг.

  Шут быстро поправился и через некоторое время занял место в свите королевы. Теперь он сопровождал ее повсюду, преследуя словно тень. Он стал носить одежду больше похожую на монашескую, чем на шутовскую, и не расставался с молитвенником. Он сблизился с придворным священником, и тот стал явно благоволить ему. При этом по своему обыкновению, всех, кто хоть чем-то досаждал ему или в чем-то осмеливался перечить королеве, шут едко высмеивал и зло издевался, только теперь при этом он обвинял свои жертвы в разврате и богомерзком поведении. Королева на все его выходки реагировала благосклонно, подчеркивая, что ценит то, что он стал стремиться к большей набожности и следованию христианским канонам.

  Эльзе новое положение шута при королеве очень не нравилось и, выбрав как-то момент, когда того не было рядом, и они остались с королевой наедине, она осмелилась завести разговор о том, что очень волновало ее последнее время.

– Ваше Величество, позвольте мне спросить, – несмело начала она.

– Спрашивай, Эльза, – кивнула королева. Она только что вернулась с прогулки и была в хорошем расположении духа.

– Вы замечали, что Ваш шут сам подстраивает так, чтобы люди были вынуждены вести себя не лучшим образом и делать то, что вряд ли были намерены делать и демонстрировать?

– О чем это ты, Эльза? Он чем-то обидел тебя?

– Меня нет. Но это ужасно смотреть, как он издевается над всеми, зная, что он подстроил все это с самого начала и до конца.

– Я не понимаю, Эльза. Поясни, что ты имеешь в виду.

– Вчера, например, я сама видела, как он незаметно передвинул стул виконтессы Грейс, когда она ненадолго привстала прямо на подол платья графини Ригли. И та порвала платье, когда попыталась встать, и соответственно обвинила в этом виконтессу и стала с ней ссориться. Тогда Ваш шут, как Вы должно быть слышали, обвинил графиню в нетерпимости и злобном нраве. А потом добавил, что если у нее не хватает денег на новые кружева, и она готова, чтобы пустить пыль в глаза окружающим, пришивать на платье ветхое старье из бабушкиного сундука, которое рвется от первого прикосновения, то это не повод кричать на окружающих, и она ведет себя не по-христиански. Что было дальше пересказывать, я думаю, смысла нет… Вы знаете то. И таких примеров я могу привести множество.

– Эльза, а тебе не кажется, что графине, даже из-за порванного платья не стоило так кричать на виконтессу? Ты не допускаешь, что в действиях шута могла быть рука проведения, стремящегося испытать графиню? И как оказалось, она проявила не лучшие свои качества и действительно оказалась далека от образца христианской добродетели, к которому должен стремиться каждый. Так что я не могу сказать, что она пострадала незаслуженно.

– Да он просто издевается над всеми, также как вчера над графиней! И прикрывает это красивыми словами из Библии. А Вы можете остановить его, но не останавливаете. Почему? Я понимаю, что подобное нравилось королю, но Вам… Вам это не может нравиться. Я уверена в этом. Ведь он лишь обертку поменял, а сущность его проделок – та же.

– Ты смеешь называть стремление к христианским заповедям оберткой? – королева, гневно сверкнув глазами, шагнула к Эльзе. – Да как ты смеешь называть это оберткой, когда тебе самой, насколько я поняла из твоих речей, важно не то, что люди представляют собой по сути, а их имидж? Ведь именно ты сейчас ратуешь за сохранение его при любых обстоятельствах, так?

– Я… я не совсем поняла, Ваше Величество… – Эльза испуганно попятилась. – Что Вы имеете в виду?

– А то, что это как раз именно он срывает с людских душ обертки и показывает всю гниль, что у них внутри. Возможно, им стыдно, обидно и больно, но только это может помочь им осознать то, что им необходимо излечить собственные души. И он делает это неблагодарное, но весьма ценное дело, и я ему мешать в том не стану. И не тебе осуждать его. Ты лучше на себя оборотись. Ты носишь до того открытые платья, что они валиться скоро с тебя будут… Приятно, что все мужчины не могут глаз от тебя оторвать? Ты бы лучше вместо того, чтобы себя на показ выставлять и глазками стрелять во все стороны и выискивать, кого бы осудить, сама Библию хоть раз открыла.

– Он злой и бессердечный! Он не излечить их души стремится, а унизить и посмеяться над ними, чтобы самому над ними возвыситься и хоть этим уродство свое превозмочь. Как Вы не видите это?