В плену красной Луны

В последние дни путешествия она снова впала в тупое молчание, сидела, сжавшись, на своем верблюде, как будто окружающие для нее не существовали. Она смотрела сквозь Филиппа, ела и пила механически, чтобы поддержать жизнь в своем теле. Когда они проезжали через оазисы, деревни или лагеря кочевников, Филипп постоянно покупал дополнительную порцию еды для Дезире — свежий инжир, финики, маленькую дыню, свежий овечий сыр с луком. Он следил за тем, чтобы она вдоволь пила. Тело ее было слабым и таким хрупким. Его забота, однако, не выводила ее из состояния полного безразличия. Филипп подозревал, что во время пребывания ее пленницей, должно быть, произошло что-то более значительное, что-то такое, чего он не мог себе представить. Он не хотел даже думать о том, что это могло быть, и только радовался, что она нашлась.

Как в трансе, Дезире взобралась на дрожки и села рядом с Филиппом. Кучер натянул поводья, повозка покатилась по узким лицам Бискры.

Дезире не смотрела ни налево, ни направо. Она воспринимала теснившиеся дома как угрозу и высоко подняла плечи, чувствуя на себе неприязненные взгляды прохожих. Причиной была ее одежда — одежда не арабских женщин. Темные, закутанные фигуры арабок не являлись в Бискре ничем удивительным, однако появление Дезире было впечатляющим.

— Мы возьмем номер в отеле, — сказал Филипп, а потом ты купишь себе новые платья. В этом нельзя ходить по городу.

Он быстро поговорил с кучером, и тот подвез их к самому большому отелю города, импозантному зданию во французском стиле. В прихожей царила приятная прохлада. Посередине, в каменном бассейне, журчал фонтан.

«Какое расточительство», — подумала Дезире и одновременно почувствовала непреодолимое желание оказаться в ванне.

Филипп заполнял анкеты.

— Пожалуйста, спроси, есть ли у них ванна? — прошептала Дезире.

Филипп втайне вздохнул. За много дней Дезире впервые заговорила — и это было желание принять ванну.

— Мы можем принести сидячую ванну в комнату, — сказал портье и смерил Дезире пренебрежительным и недоверчивым взглядом.

— Есть поблизости модный салон, чтобы моя невеста могла одеться? Она парижанка, — пояснил Филипп.

Портье вперил взгляд в голубые глаза Дезире, чтобы найти в них подтверждение этому.

— Само собой разумеется, — проговорил он наконец. — Я велю хозяйке магазина подняться в комнату с маленькой коллекцией.

— Я буду вам за это очень благодарен, — обрадованно воскликнул Филипп.

Он заботливо взял Дезире за руку и повел ее по лестнице наверх в комнату, обставленную массивной темной мебелью. Стены ее были обиты роскошными цветочными обоями. Дезире отшатнулась: хотя комната была очень красивой, почти роскошной, девушке показалось, что она в ней задыхается.

Тяжело дыша, двое служащих отеля внесли в комнату старомодную ванну из литой стали. Затем горничные принесли в ведрах теплую воду, пока Дезире безучастно стояла в стороне, как будто ее ничего не касалось.

Служанки добавили в воду лаванду, и аромат распространился по всей комнате.

— Ты не вспоминаешь Прованс? — спросил Филипп с сияющей улыбкой.

Дезире медленно подошла к ванне и заглянула в воду. Затем подняла глаза на него.

— Ты не мог бы выйти из комнаты?

На одно мгновение он растерялся, но затем поднялся.

— Если ты этого желаешь.

Разочарованный, Филипп покинул комнату.

Еле двигаясь, она разделась: сняла с волос покрывало, расстегнула кожаный пояс, и ее некогда белое одеяние упало с плеч, скинула кожаные сандалии и переступила через маленькую горку ткани, как будто сбрасывала с себя эту жизнь, как змеиную кожу. В заключение девушка сняла цепь с амулетом и бросила его на вещи. Потом осторожно вошла в воду с лавандой и скользнула в нее. Странное чувство охватило ее, когда она ощутила вокруг себя теплую воду. Оно было чужим и одновременно очень знакомым. Это было куском жизни, который, как она думала, оставался где-то позади. Теперь он снова был с ней, и она не знала, хорошо это или плохо. Она закрыла глаза и стала наслаждаться теплом и ароматом воды.

Тепло распространилось по ее обессилевшему телу. В голове гудела пустота, и она не могла ни о чем думать. Перед ее закрытыми веками плясали золотые колечки. Кожа впитывала воду, как высохшая губка. Медленно приходило осознание того, что произошло и к чему привело. Она схватила губку и начала мыться. Сначала помассировала руки, шею, лицо, спину, плечи. Кожа болела и горела. Чем резче была боль, тем сильнее она прижимала губку к коже. Она хотела, чтобы ей было больно, чтобы каждая клеточка ее тела сознавала, что изменилась. Нет больше колющих, трущих песчинок, изматывающей сухости, горячего ветра днем и прохладного воздуха ночью, козьего жира на коже и зеленого чая в желудке, баранины с клецками и сушеными помидорами. Никакой тагеллы с луком и теплого верблюжьего молока, купания в источнике в скалах, ночи любви между дюнами при свете кроваво-красной луны. Нет нежных рук на ее теле...

Она вздрогнула, когда в дверь постучали.

— Мне можно войти? — раздался голос Филиппа. — Я принес тебе корзину с фруктами.

— Да, пожалуйста.