В плену у свободы

Наконец двери больницы выплюнули знакомую долговязую фигуру и Четвёртая вскочила на ноги, стряхивая камуфляжный сугроб и распугивая не ожидавших такого предательства ворон. Уже на подлёте Четвёртая заподозрила неладное. Четвёртый был взъерошен и двигался по странной, кривящей траектории. Его куртка, зажатая в напряженной до побледнения костяшек ладони, волочилась по земле. Четвёртая нерешительно замерла в шаге от Тринадцатого, ловя чужой тревожный запах, за время визита пропитавший его насквозь. Обманчиво-сладкий больничный запах, прячущий под собой боль, крики, безнадёгу, трупный смрад и острый, оседающий горьким послевкусием на корне языка, запах приближающегося приступа.

Четвёртая плохо могла воспроизвести события следующих часов. В её памяти этот вечер сохранился набором разрозненных кадров. Падающий из ослабших пальцев пакет, лопающийся при соприкосновении с землей и выпускающий из раненного чрева выводок жизнерадостных рыжих апельсинов. Лихорадочно-горячие руки, слепо нашарившие её трясущееся тело, поймавшие в раскалённые объятия. Несвязный шепот, подтвердивший то, что Четвёртая и сама успела понять – Тринадцатый потерял свою названную сестру. И писк, болью отдающийся в барабанных перепонках тревожный писк чужого эм-эра, знаменующий вхождение в красную зону.

Потом была долгая погоня по пустынным улицам. Четвёртая буквально тащила безвольного товарища на себе, намеренно плутая и сбивая вероятную погоню со следа. Останавливалась через каждые полчаса, вкалывая Тринадцатому очередную близкую к передозу порцию блокаторов, но эм-эр не смолкал. Выбившись из сил, Четвёртая прислонила безвольное тело к ограде, цапнула Тринадцатого за подбородок и поймала взглядом безжизненные карие глаза.

– Борись, придурок! – практически зарычала она, чувствуя в горле комок подступающего приступа. – Не хочешь бороться ради себя, борись ради неё. Она бы не пожелала тебе сдохнуть в психушке безвольным обколотым овощем.

Руки Четвёртой затряслись и расцепились. Она отступила на шаг, обреченно вслушиваясь в раздвоившийся писк эм-эра. Её собственный регистратор шагнул за красную линию. Последние блокаторы Четвёртая потратила на попытки привести в чувство Тринадцатого, значит, спасения ждать неоткуда. Психушку ждут два новых обдолбанных препаратами овоща.

Приступ паники выбил воздух из легких. Борясь за глоток воздуха, Четвёртая не сразу почувствовала обхватившие лицо пальцы и не сразу услышала сбивчивый, но совершенно трезвый шёпот:

– Тише, глупая. Дыши. Сначала двигаешь речи, затем сама сдаёшься без боя.

Четвёртая глубоко вдохнула и холодная лапа безумия отпустила её горло, одновременно перекрашивая индикатор эм-эра.

Они стояли, обнявшись, дрожащие и измотанные. Он – горячий, словно печка, с красным эм-эром и яростно горящими глазами. Она – холодная и перепуганная, судорожно цепляющаяся за его, когда-то успевшую оказаться надетой куртку.

И оба знали, что видятся в последний раз.

Красный в течение нескольких часов индикатор означает приговор. Перевод из разряда Потенциальных в разряд фактических. Жизнь в закрытом заведении, без права принимать посетителей, без увольнительных, практически без надежды на возвращение в общество. Смерть.

Они молчали, но когда Тринадцатый клюнул Четвёртую в мокрую щёку и двинулся прочь решительным бодрым шагом, Четвёртая откуда-то знала, что он не собирается сдаваться властям. Что Тринадцатый уйдёт в подполье, сбежит из Города, подастся в дикие земли. Что угодно, но не психушка. И на душе Четвёртой стало спокойно, впервые за последние несколько часов.

Часть 3

Стая держала совет на другом конце палатки, оставив Спичку возиться с выбившейся из сил Четвёртой. Последняя чинно восседала на привычном месте, грея руки о большую жестяную кружку с чаем и с вежливым любопытством смотрела куда-то в стену. Трудно было заподозрить, что это безмятежное создание пятнадцать минут назад едва не выцарапало глаза ошарашенному Бесу, поставило синяк под глазом полезшей разнимать их Спички, и было скручено лишь в четыре пары рук в команде с подошедшей подмогой.

Овод, будучи участником легендарной битвы, захлебываясь от восторга пересказывал историю всем желающим, каждый раз добавляя всё больше кровавых подробностей. Увлёкшись, Неразлучник вылетел из собственного амплуа циничного зубастого ушлёпка и превратился в обычного возбуждённого подростка, чем приятно удивил Четвёртую.

– За что ты его так? – почуяв, что буря миновала, Спичка подползла к Четвёртой под бок и вытянула голову, пытаясь понять, что происходит на совещающейся половине.

– За то, что скотина, трусливая и эгоистичная, – буркнула Четвёртая, пихая нарушительницу личного пространства, но не сильно, скорей для приличия. – За то, что за два года не соизволил черкнуть весточку. За то, что малодушно бегал, пока я сидела тут, окруженная чужаками, и гадала, почему мне выпала честь остаться в вашем лагере.