В подполье Бухенвальда

— Сынок, принеси-ка ломик, а то нам не поднять эту проклятущую, — и дед толкает ногой шпалу, глубоко увязнувшую в грунте. Андрейка срывается с места и бегом мчится к инструментальной, предусмотрительно огибая ее с противоположной стороны от завтракающих эсэсовцев. Взвалив на слабые плечи тяжелый лом и придерживая его обеими руками, он забывает, что за углом завтракают эти «сверхчеловеки» и, с разбегу свернув за угол, натыкается на рычащую овчарку. Отскочив от оскала белых клыков, он спотыкается и падает, уронив тяжелый лом.

— Унд дизе арбайтер[34], — иронически кивает на него один из солдат.

— Ком, ком, майн либ юнге[35], — манит его пальцем Эрнст, и когда он поднимается на ноги, косясь на рвущихся с поводков псов, Эрнст с подкупающей улыбкой на своем красивом иконописном лице протягивает ему большой кусок белого хлеба, густо намазанного маслом.

Андрейка недоверчиво пятится назад.

— Ком хирхер[36], — кричит Эрнст, и его глаза темнеют, становятся злыми, еще резче прорезываются складки в углах рта.

Андрейка робко делает вперед два шага и протягивает руку. В то же мгновение кусок летит в сторону одной из собак, и захлопнувшимся капканом щелкают собачьи челюсти, хватая его на лету. Очень довольный, хохочет барон фон Кенигсфельд, ему вторят солдаты. Андрейка мучительно краснеет, смотрит на них полными слез глазами и, круто повернувшись, бежит в сторону деда Остапа. Эрнст вырывает у одного из солдат поводок собаки и издает короткий, свистящий звук:

— Пст! — Отпущенная овчарка в несколько прыжков догоняет Андрейку и прыжком сбивает его с ног. Вскочив на ноги, мальчик молча отбивается своими деревянными колодками и, по-видимому, случайно удар его ноги попадает по горлу собаки. Овчарка падает на передние лапы и воет, крутя головой и неестественно вытягивая шею. Подоспевший солдат с разбегу надевает Андрейке на голову узкое ведро и отскакивает в сторону, давая место спущенным с поводков озверевшим псам. Все смешивается в сплошной: крутящийся на земле клубок. Визг, рычание, хрип и неистовый хохот Эрнста и эсэсовцев сливаются в жуткую адскую какофонию, и никто не видит, как с насыпи, пригнувшись и по-горилльи свесив впереди себя длинные руки, бежит дед Остап, никто не видит, как он, подхватив уроненный Андрейкой лом, сначала бросается к рычащему клубку, но потом, передумав, круто поворачивается назад и, как копье, со страшной силой бросает лом в Эрнста. Тяжелое оружие с хрустом пронзает грудь барона фон Кенигсфельда повыше орденской ленточки и пришпиливает его тело к стене инструменталки. Эрнст удивленно распахивает глаза, хватается руками за конец лома, торчащий у него из груди, и как-то устало опускается на него головой, роняя пилотку с волнистых белокурых волос. А дед Остап в это время бросается в клубок псов, рвущих Андрейку, но помощь его опоздала. Первый опомнившийся от неожиданности эсэсовец длинными автоматными очередями хлещет по деду Остапу, по собакам, по тому, что осталось от растерзанного Андрейки, потом к нему присоединяются другие эсэсовцы и исступленно строчат по неподвижной, уже бесформенной массе клочьев мяса, крови, собачьей шерсти и лохмотьев из полосатой материи.

Через два дня после трагической гибели Андрейки на совещании интернационального центра представители русской секции Николай Кюнг и Николай Симаков в категорической форме поставили вопрос о необходимости взять детей под особый надзор и защиту организации. Случай с Андрейкой был не единственным, а неорганизованная помощь детям давала мало результатов. Маленькие узники от шести лет и старше поступали из разных стран Европы. Вместе с родителями их вырывали из теплых домов Франции, Венгрии, Румынии, Польши и под душераздирающие вопли разъединяли отцов, матерей, детей, стариков, разбрасывая их по разным лагерям. Много маленьких узников сгорело в крематориях Освенцима, Майданека, Бухенвальда. Оставались в живых только те, которых в момент прибытия удавалось спрятать от глаз палачей, и они, избежав «селекции», то есть сортировки на годных для работы и негодных, оставались жить как обычные узники, а следовательно, должны были работать на благо «третьей империи», отрабатывая свое право на жизнь. Дети коммунистов, партизан, офицеров и политработников, юные участники партизанской борьбы, они чувствовали всю непрочность своего существования и, несмотря на это, держались с удивительным мужеством, стойкостью и с полуслова понимали малейшие намеки старших товарищей.