В погоне за махаоном

— Я могу не есть, и честно-пречестно обещаю, что посплю!

— И речи быть не может. Не рви мне сердце, сынок, одевайся поскорее, а то опоздаем.

Ох… лучше бы мы опоздали.

Стоя у окна раздевалки, я смотрел на маму, которая, торопясь успеть на проходную, ступает прямо по лужам. Мне представилось, как холодно и мокро теперь её ногам, что ей негде будет посушить чулки и обувь, а к концу рабочего дня она совсем окоченеет, простудится, станет кашлять, заболеет и…

— Ну-ка, марш в группу, нечего тут торчать. — От свирепого окрика Марии Алексеевны я вздрогнул, но зарыдал вовсе не от него. — Иди… нюня! — Поторопила воспитатель, подтолкнув меня в группу.

Именно таким, с лицом красным от слёз, я туда и вошёл. Обступившие со всех сторон дети смеялись, кто громче, наперегонки, и по очереди выкрикивали фразу, смысл которой дошёл до меня не сразу:

«Мама за тобой не придёт!» — Кричали они наперебой, а мой друг… мой бывший друг Вадим вопил громче всех: «Мама за тобой не придёт!!!»

Со всех ног я бросился к входной двери, и стал крутить колёсико замка, дабы вырваться на свободу, догнать маму, вернуть её, не дать исчезнуть из моей жизни навсегда…

Я очнулся в кабинете врача, с мокрым полотенцем на лбу. Рядом стояла мама, и с совершенно расстроенным лицом рассеянно кивала в такт словам доктора, которая что-то говорила о чрезмерной нервности ребёнка, и о том, что если «мучить чтением в этом возрасте, вот к чему это приводит»…

— Вы лишили ребёнка детства! — Заключила доктор и мы ушли домой.

Перед сном мне было слышно, как родители спорят о чём-то друг с другом, закрывшись в кухне, а утром следующего дня, когда мама ушла на службу, папа помог мне одеться и повел на остановку трамвая.

Пока мы ехали, я поглядывал то на улицы за окном, то на отца, но он по-обыкновению молчал, думая о чём-то своём. Позади, в болотистой низине у дороги, остались тополя, вода доходила им до пояса. Гора угля у ТЭЦ, что загораживала вид на противоположный берег реки, пробежалась за трамваем, но скоро отстала.

Когда до папиной работы оставалось четыре остановки, он тронул меня за плечо и тихо спросил:

— До бабушки сам дойдёшь?

— Дойду! — Радостно ответил я.

— Так я и думал. — Подмигнул мне отец, потрепав по затылку, и помог сойти со ступенек. — Ну, беги. — Подбодрил меня он, и одним прыжком вернулся в вагон. — Только осторожно. — Крикнул отец из-за закрывшейся двери, помахав мне рукой.

Я улыбнулся отцу, и взмахнул в ответ, а пассажиры трамвая тоже улыбались и махали мне через окна, как дальние родственники, с которыми я ещё не виделся ни разу, но обязательно должен был встретить их на своём жизненном пути.

Времена года

Летит лето. Торопится, сбегая под откос себя самого. Ветер от нечего делать забавляется тем, что тянет вылинявший на солнце плат неба за обветшавший его же стараниями край. Изъеденный мельканием дней, как молью, изорванный до облаков, с налипшими птичьими пёрышками, он всё ещё крепок. Не делают боле таких платков, придётся донашивать таким, каков есть. А он, судя по всему, послужит: и нам, и, даст Бог, после.

Осень — слезливая кокетка, переменяет наряды по сту раз на дню и может так расчувствоваться из-за какого-нибудь пустяка, что от её рыданий станет скуШно всему округ.

Зима нечаянна-незванна, как ни готовься к её визиту, повсегда чего-нибудь, да не достанет: то тёплой шали, то дров, то комната окажется не прибрана, вся в соре из-за расшалившегося котёнка, а вторые рамы то ли за шкапом, то ли в кладовке, — не отыщутся никак.

Весна долгожданна и капризна. Столь долгое её предвкушение обыкновенно оканчивается разочарованием, ибо те многие прелести, среди которых яркая молодая зелень и мягкие золотистые кудри солнца, закрывающие редким чубом всякий снизу вверх на него взгляд, в самом деле оборачиваются сквозняками, затянувшейся слякотью подле неряшливо свалявшихся буклей прошлогодней травы, всю в заплесневелой паутине.

Ну и что это, если не очередное неуместное свидетельство бренности, и полное отсутствие права ожидать некоего блага извне, в то время, как оно заключено в нас самих, сколь не придумывай иную, стороннюю причину, утверждающую обратное.

Лето-осень-зима-весна, некогда названные так нами. Что это, как не отражение нашего к них участия, продолжение ожидающей нас участи, хоть верь в это, а хотя бы и нет.

Калитка

Натужный скрип раздаётся из поднебесья. Ему в ответ стонет из дальнего угла сада калитка. Вливаясь в реку, струится, запертая ею, нехоженая давно, едва приметная тропинка.

Набрякшая от сырости калитка нехотя переменяет положение, трудно даётся ей прежнее кружение, когда не было не то дня, но часу, чтобы не толкнул её кто проворно рукой.

— Не стукайте! — Требовала няня с досадливой гримасой. — Кто чинить-то станет? Ни от кого не допросишься.