Затем Арнольд провел нас в мансарду. По словам Дэни, там он проводил почти все время. Обстановка в мансарде напоминала гостиную, только картины были масштабнее и книг больше. Дэни и самому хотелось там побывать именно сегодня, чтобы понять, сильно ли протекает крыша: по сводчатому потолку медленно растекались пятна сырости, прямо над комодами и столиками, уставленными фотографиями, штукатурка грозно набухла. В ванной, по соседству, потолок кое-где и вовсе обвалился.
– Арнольд! – крикнул Дэни из ванной. – Я опять буду звонить подрядчику! Тут срочно нужен ремонт!
Еженедельно к Арнольду приходили социальные работники из Национальной службы здравоохранения. Я спросил, что он о них думает.
– Социальные работники? – удивился он. – Ах, нет… я об этом ничего не знаю.
– Ну как же! А Том? – напомнил ему Дэни, деловито осматривая карнизы у нас над головами. – Тот парнишка, который к вам приходит, вы же его знаете.
– Том? А, Том… Да-да… приятный человек… правда, он, вероятно, моложе меня лет на двадцать, не меньше.
Пока Дэни осматривал потолок, мы с Арнольдом вышли на балкон, откуда открывался вид на скромные квадратные садики вдоль улицы. Небо было по-прежнему затянуто облаками. Арнольд показал мне на высокий ясень.
– Это мое любимое дерево на нашей улице, – сказал он. – Такое красивое. Видите, там на самом деле два дерева? – Рядом с ясенем и в самом деле росло другое дерево, потемнее. И тут, не сводя глаз с деревьев, Арнольд вдруг проговорил: – У меня много воспоминаний, которые дороги мне… Меня это беспокоит… Но что поделаешь? – Он посмотрел на меня, обреченно пожал плечами и добавил: – Ничего.
Я не знал, как относиться к этим словам Арнольда. До этого у меня была возможность беседовать о состоянии больных только с их друзьями и родными, с теми, кто за ними ухаживает; дедушка к следующему своему визиту из Ирана уже не осознавал, что у него провалы в памяти. Самая, пожалуй, жестокая каверза, которую проделывает болезнь Альцгеймера – причем даже не с самими больными, а с их родственниками, – в том и состоит, что чем сильнее она прогрессирует, тем меньше больной осознает свое бедственное положение. Тем важнее для меня был момент просветления у Арнольда, и у меня возникло сильнейшее искушение надавить и копнуть поглубже.
Но когда мы спускались по лестнице, Арнольд уже забыл, что говорил, и попросил меня напомнить, кто я. Я ответил, что я друг Дэни и пишу книгу о памяти.
– О, как чудесно! – воскликнул Арнольд. – Но… должен сказать, по-моему, Дэни мне в этом не помощник.
Пока что у Арнольда первая стадия болезни, самая легкая, сказал мне доктор Фелль, когда мы беседовали у него в кабинете. Фелль – типичный чудаковатый доктор с прямой и простой манерой говорить. Он эмигрировал в Англию вскоре после падения Берлинской стены и последние лет тринадцать работает врачом общей практики. Ростом он под метр восемьдесят и на удивление спортивный, даже в кабинете сидит на надувном гимнастическом мяче, а проблемы своих больных решает с ходу, по-деловому, – бросается на них, будто гепард. Мне он сразу понравился.
Со дня моего визита к Арнольду прошло месяца полтора, и мне хотелось больше узнать о том, как человеку ставят диагноз «болезнь Альцгеймера».
– Хороший вопрос, – признался Фелль. – Я обычно говорю, что лучший способ поставить точный диагноз – убить больного, а потом препарировать мозг и узнать, много ли там клубков и бляшек. Но ведь это не поможет!
На самом деле, пояснил Фелль, диагностика – не разовая акция, а процесс.
Сначала у Арнольда исключили целый ряд других болезней, вызывающих нарушения памяти, в том числе депрессию, инфекции, инсульт и рак. Для этого собрали анамнез, провели осмотр и назначили анализы крови. Далее Феллю было необходимо убедиться, что Арнольд в безопасности. Он должен был точно знать, что до их следующей встречи с Арнольдом не случится ничего плохого. Поэтому он задает таким больным вопросы вроде «Где вы были?», «Что вы делали?», «Как вы ухаживаете за собой?», «Можете ли рассказать, как у вас обычно проходит день?», «Не случалось ли вам выйти и захлопнуть дверь, оставив ключи дома?», «Не забываете ли вы выключать кухонную плиту?»
– Меня очень беспокоит, что Арнольд живет один, – серьезно заметил Фелль. – Если бы у него не было Дэни, сына его друга, организовать безопасный быт было бы невозможно.
Диагноз «болезнь Альцгеймера» впервые ставят кому-то на планете каждые четыре секунды, и это лишь по самым скромным оценкам1
. В Англии, к примеру, этот диагноз, как считается, получают 48 % больных деменцией2. Не исключено, что оставшиеся 52 % – это больные, чьи симптомы ошибочно списывают на что-то другое – стресс, побочные эффекты лекарств, нормальное старение, – либо старики, которые живут одни. Одинокие больные иногда годами живут без диагноза, поскольку некому поднять тревогу. Остается лишь гадать, сколько больных так и не диагностированы, по последним оценкам, их может быть до 28 миллионов3. Масштабы проблемы огромны, это очевидно, однако, как мы узнаем из восьмой главы, ее все же удается постепенно решать.