Шесть часов – и все! Препарат нашел цель с невероятной точностью, закрепился на рецепторах в глубинах мозга и запустил молекулярный каскад. Подобно бильярдному шару, который подчиняется законам движения, лекарство рикошетом бомбило нейроны, перестраивало их внутренние пружины и шестеренки и побудило к действию новый набор генов. Проснувшись, мышь ощутила знакомые чувства – потерянность, забывчивость. Но почему-то ей стало лучше, в голове словно прояснилось. Разумеется, мышь не подозревала, что лекарство только что искоренило четвертую часть амилоида в ее заполоненном бляшками мозге. И не знала, что через три дня исчезнет половина амилоида. Она лишь понимала, что вспомнила наконец, как устроить удобное гнездышко из папиросной бумаги.
Наблюдавшая за всем этим исследовательница не могла поверить своему счастью: этот препарат уже прошел испытания на людях и был одобрен. Его применяли уже тринадцать лет, только не при болезни Альцгеймера, а при раке кожи.
В 2010 году, когда вакцина от болезни Альцгеймера позволила сделать неожиданные открытия, другие исследователи решили опробовать собственный нестандартный подход. Среди них были американский нейрофизиолог Том Каррен и французский биолог Ив Кристен; 28 апреля они встретились на конференции в Париже. Темой обсуждения была удивительная притча об инь и ян: разговор шел о том, что болезнь Альцгеймера и рак на самом деле две стороны одной медали. Слушатели только-только начали препарировать биологию деменции, так что это был для них неожиданный поворот. Какая может быть связь между раком – бесконтрольным ростом и размножением одной клетки – и болезнью, при которой сразу много клеток чахнет и умирает?
Но связь, несомненно, есть. Статистика показывает, что при болезни Альцгеймера меньше риск заболеть раком1
. И наоборот, если у человека рак, он с меньшей вероятностью заболеет болезнью Альцгеймера. Точно так же обстоят дела с раком и болезнью Паркинсона и с раком и боковым амиотрофическим склерозом. Связь отмечена и на генетическом уровне: гены, связанные с раком, в том числеС половины девятого утра и до самого закрытия конференции более десятка выступающих пытались доказать, что такое возможно. Как известно, рак – это ненормальное поведение клеточных механизмов жизни и смерти: мутантные гены нарушают жизненный цикл клетки, в результате чего и начинается смертоносное деление. Но нейроны не делятся, поэтому повреждение нейронов состоит не в нарушении их жизненного цикла, а в активации белков, которые и становятся для нейрона «дорогой смерти»: слаженная группа белков аккуратно разрушает нейрон изнутри. Тут все принимает интересный оборот, поскольку многие из этих белков задействованы и при раке. Так, может быть, стоит попытаться атаковать болезнь Альцгеймера лекарствами от рака – лекарствами, которые, в сущности, мешают этим белковым группам? Может быть, как писал тогда один французский журналист, «перекрестное опыление между этими полями принесет чудесные новые плоды»3
?Но пожать эти плоды первой было суждено не биологу-онкологу и не светилу нейрофизиологии. Это была храбрая 22-летняя аспирантка Пейдж Крамер из Университета Кейс-Вестерн-Резерв в Кливленде, штат Огайо. Педагоги считали ее совсем желторотой. Но все же 23 марта 2012 года она отправила в
Пейдж Крамер родилась на изумрудных берегах Пенсаколы в штате Флорида, в семье, где ценили любознательность. Отец Пейдж – врач и ученый, мать – юрист, специалист по делам в сфере здравоохранения. Пейдж говорила мне, что вечерами за обеденным столом они часто обсуждали болезни и научные загадки. Я подумал, что эта девушка словно бы создана для биомедицинских исследований. А когда Пейдж была на первом курсе, ее лучшая подруга оказалась парализованной после травмы спинного мозга, и это склонило чашу весов в сторону неврологии: Пейдж решила, что здесь не хватает своих шерлоков холмсов.
Бексаротен продается под маркой «Таргретин» и создан для лечения Т-клеточной лимфомы – редкого типа рака кожи, вызываемого белыми кровяными тельцами – Т-лимфоцитами. Но в этом качестве он оказался не очень эффективным. Онкологи прописывали его только в случаях, когда более удачные препараты на больного не действовали.