В погоне за праздником

Выхожу и застаю Джона без штанов: он пытается натянуть на записанные трусы чистую пару брюк. Причем трусы испачканы не только мочой… ну да от подробностей я вас избавлю.

– Джон, трусы надо сменить.

– А, заткнись! – бурчит он.

Штаны у него натянуть не получается, потому что после прошлой ночи суставы занемели.

– Ступай в душ, умойся. От тебя воняет.

– Ничего подобного. У меня все в порядке. – И продолжает дергать и тянуть штаны.

Отказ мыться стал для нас проблемой некоторое время назад. И я сыта этим по горло.

– Ладно. Давай помогу, – говорю я. – Сними эти штаны.

Он приостанавливает борьбу со штанинами.

– Зачем?

– Так будет проще. Я помогу тебе натянуть их как следует.

Джон отпускает штаны, дает им упасть и переступает через них. Сунув руку в маленький ящик со всякой ерундой, я достаю ножницы, которыми Джон выравниваем пакеты с хлебом. Поскольку я стою у него за спиной, Джон не видит, как я прорезаю кромку его трусов. Пока он соображает, что к чему, резинка уже лопается, трусы падают на пол.

– Черт побери! Что ты натворила?

– Сейчас дам тебе новую пару. – Я бросаюсь к картонному ящику с одеждой так быстро, как позволяют мои сведенные судорогой ноги, вынимаю пару чистых трусов. Затем прихватываю кусок мыла и смачиваю теплой водой две тряпки. Джон тем временем пытается натянуть брюки на голую задницу.

– Погоди минутку, – прошу я. – Сядь. Потом вместе натянем штаны.

Он пристраивает задницу на стол, его орудие торчит у меня перед носом. Я натираю мылом одну из тряпок и вручаю ее Джону:

– Держи. Мойся.

Он ворчит, но подчиняется. Делает он это кое-как, но и то хорошо. Пока он возится, я снимаю с кровати постельное белье. Матрас у нас покрыт виниловой пленкой, его только протереть надо. Потом беру использованную тряпку, трусы в грязной корке, заношенные брюки и простыни, складываю все в мусорный мешок, чтобы выбросить по дороге. Настала пора избавляться от многих вещей.

Джон с трудом протаскивает чистые трусы через колени и натягивает их на задницу. Я беру вторую тряпку и обтираю ему лицо и шею. Ему нравится такая “ванна по-французски”, он принимается объяснять мне, как это приятно. Всякий раз упирается и не желает мыться, но когда чистый, то чувствует себя намного лучше. Я обрызгиваю его с головы до ног “Райт Гвардом”, мы натягиваем чистые слаксы и яркую гавайскую рубашку по выбору Джона, и он совсем приободряется.

– Чувствую себя великолепно.

– Очень рада, – отвечаю я, опускаясь на скамью у стола. – Потому что я выбилась из сил.

– Поехали, – говорит Джон.

На моих глазах он подравнивает хлебный пакет ножницами, которыми я только что разрезала его грязное исподнее. Спорить с ним мне невмоготу.

– Сейчас умоюсь, тогда и решим.

Полтора часа спустя, пересчитав свои синяки, омыв ссадины, приняв на свой лад “французскую ванну”, а кое-какие места помыв основателней и несколько раз чуть не упав (преимущество крошечного санузла – падать некуда, нет места, чтобы приземлиться), я тоже готова в путь. Мы оба принимаем свои лекарства – а я еще и маленькую голубую таблетку – и перекусываем: овсянка, сухофрукты, чай с тостами. На часах 17.07.

– Ну же, поехали, – говорит Джон и пытается отыскать ключи.

Я выглядываю в заднюю дверь и вижу в грязи следы – там, где мы барахтались ночью.

– Да, – соглашаюсь я, – пора убираться отсюда к черту.

Оставить позади эту дурную страну.

– Какой сегодня день? – спрашивает Джон после многих миль молчания и пустой дороги.

– О господи! – вздыхаю я.

Дома Джон тоже все время переспрашивает, какой нынче день. Меня это с ума сводит. Дети дарят ему календари на день рождения, надеются, что он перестанет спрашивать их каждый раз, когда они приезжают к нам, но от календарей никакого прока. И как определить день недели, если не знаешь, какой сейчас месяц? Или год?

– Сегодня, сегодня… – Я запинаюсь и понимаю, что сама понятия не имею, какой нынче день. – Воскресенье, – говорю я наконец, потому что день кажется мне похожим на воскресенье.

– Ага! – Джон вполне удовлетворен.

– Джон, а давай попробуем, не удастся ли нам доехать до Континентального водораздела?

– Без проблем.

Ему все равно, где это и что. Мне кажется, он счастлив за рулем. Да и я счастлива – просто ехать. До наступления темноты еще несколько часов. Посмотрим, куда успеем добраться.

– Давай это будет просто воскресная прогулка, Джон. Что скажешь?

Он кивает.

Глазом не успели моргнуть – а вот уже и Континентальный водораздел. Столько слышала о нем, а толком не понимала, что это. Попросту говоря, это самая высокая точка на шоссе 66, и здесь потоки дождевых вод разделяются: по восточную сторону вся вода течет в Атлантический океан, по западную сторону – в Тихий. Я зачитываю эти сведения вслух Джону, который раздраженно хмыкает, словно давно уже все это знает и раз пять-шесть успел позабыть.

Солнце опускается, бьет в глаза. Я надеваю гигантские солнечные очки, хотя до заката уже недалеко. Здравый смысл явно велит нам остановиться на ночь, но ни один из нас прислушиваться к нему не собирается, тем более что мы так мало времени провели в дороге.