В погоне за праздником

Линия потрескивает, я боюсь потерять связь, но она тут же восстанавливается

– С кем это ты? – оборачивается ко мне Джон.

– Я говорю с Кевином. Нашим сыном.

– Привет, Кевин! – внезапно очень приветливо рявкает Джон. Я подношу к его уху трубку. – Ты как, мой большой мальчик? – спрашивает он, слушает минутку и улыбается: – Ну да, мы в порядке. Поговори с мамой.

– Нам пора, Кевин, – говорю я, забирая трубку. – Передай сестре, что мы звонили.

Долгая пауза. Я слышу, как сын сморкается.

– Ты ей скажешь? – настаиваю я.

Снова пауза.

– Да, мама.

Еще какие-то слова, но я не могу разобрать. Голос все дальше, дальше…

– Мы любим вас обоих, – говорю я. – Помни об этом.

– Мам? Я тебя не слышу.

– Кевин! Кевин, ты здесь? – Отодвигаю телефон от уха, ищу кнопку громкости. Потом смотрю на экран, там написано:

СИГНАЛ ОТСУТСТВУЕТ

Только этого и не хватало.

Вспоминается происшествие несколько лет назад. Кевин был у нас, менял треснувшее стекло в парадной двери и случайно порезался. Он вошел в кухню, с пальца капала кровь. Как только я это увидела, сразу вскочила и принесла пластырь. Наложила на рану мазь с антибиотиком, обмотала палец пластырем, достаточно туго, но не слишком. А потом сжала палец и, само собой так вышло, поцеловала. “Чтоб поскорее зажило”, – сказала я при этом. Подняла глаза и увидела перед собой мужчину сорока четырех лет от роду. Прошло несколько десятилетий с тех пор, как я целовала его ссадины, и все же это было так знакомо, так естественно. Подобные воспоминания вышибают из меня дух. Только решу, что готова принять то, что происходит сейчас, как что-то такое случается, и все рушится, и я остаюсь на руинах.

Некоторое время после телефонного разговора мы с Джоном молчим. Я изо всех сил стараюсь думать о чем-то другом.

– Джон, в Селигмане есть заведение, где вроде бы вкусно готовят курицу. Как ты насчет этого?

– Не-а.

Я вздыхаю.

– Там и гамбургеры есть.

– Вот это дело.

Господи, из-за чего я бьюсь? Я и сама столько гамбургеров потребила в этой поездке, что того гляди замычу.

Селигман поначалу кажется очередным упадочным городишкой, пока мы не добираемся до сувенирного магазина и ресторана супругов Дельгадилло. В путеводителе написано, что это место “особенное”, вот только я не ожидала, что настолько.

– Что за сумасшедший дом? – изумляется Джон.

– Наверное, это должно быть весело, – говорю я.

Но он прав. Вид совершенно безумный. Все размалевано красным и оранжевым, синим и желтым, забито разномастной мебелью, тут же старые газовые колонки, вывески, даже уличный туалет. Возле двери припаркован потрепанный грошовый автомобильчик, украшенный клаксонами, флагами, пластмассовыми цветами и световыми гирляндами. И повсюду объявления:

МЕРТВЫЕ КУРЫ

ЧИЗБУРГЕРЫ С СЫРОМ

ЕШЬ И ГАЗУЙ

СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА

ИЗВИНИТЕ, ОТКРЫТО

Я хочу уж убраться оттуда, но замечаю на въезде туристический автобус – значит, не так все плохо. К тому же нам надо бы отдохнуть. Может, тут и правда весело.

Внутри безумие продолжается. После того как все туристы из автобуса дружно отхохотались, когда мы попытались войти в дверь с фальшивой ручкой (Джону это вовсе не понравилось), мы попадаем в помещение, где стены и потолок обклеены визитками, записками, открытками и иностранными банкнотами. Не слишком опрятно, на мой вкус, но, может быть, так кажется из-за излишества разномастных бумаг.

За стойкой загорелый мужчина пятидесяти с лишним лет, сплошь брови, зубы и набриолиненные волосы, улыбается так, словно до того ждал этой встречи с нами, что аж извелся.

– ГЛЯНЬ! – орет он и швыряет на прилавок сладкий батончик.

Мы с Джоном оба глядим, как велено. Оказывается, ГЛЯНЬ – это название, написано на батончике.

Я стараюсь удержать вежливую улыбку. В очереди за нами смеются.

– Что за место такое, черт побери? – Тон Джона уж никак не назовешь любезным.

Это нисколько не смущает парня за стойкой, его хохот – смесь крика и лая.

– Блюдо дня – цыпленок! – И размахивает у нас перед носом большой резиновой курицей.

– Нечего этой мерзостью передо мной трясти! – говорит ему Джон, и на лице продавца наконец-то проступает замешательство. – Это не “Макдоналдс”! – шипит Джон. Я вижу, как ползут сначала по его лбу, потом вниз по щекам красные пятна. Верхняя губа дергается.

– Успокойся, Джон!

Неудобно смотреть в глаза тем, кто стоит за нами, – родители с маленькой девочкой.

Но Джон уже завелся.

– Куда ты меня затащила, нахрен! – ревет он и хлопает ладонью по стойке. Батончик подскакивает.

Продавец уже не улыбается. Он возмущен и напуган.

– Сэр, вам придется покинуть помещение.

– В задницу ее себе засунь! – бушует Джон.

Я хватаю его за руку, тащу к двери.

– Простите, – говорю я человеку за стойкой. – Он нездоров.

Но лицо продавца не выражает сочувствия, только обиду и гнев. Как бы не заплакал. Всех мы сегодня заставляем плакать. Джон и Элла. Сеющие повсюду радость и свет. Да, это мы.