В погоне за Тайной

— Ты ведь сам догадался? Меня интересуют определенные характеристики, связанные с наследованием. У нас с тобой есть что-то общее, а именно — хорошие физические данные. Скажем даже, уникальные. Мне они помогают бороться с инвалидностью. Куда приведут тебя — вопрос, который мне кажется очень интересным. У нас с тобой разные исходные точки, я с ранней юности серьезно болен, ты — изначально здоров. Для этого я и провожу исследования в Нидершерли. Моя операция? Ты так хотел узнать подробности о ней в клинике. Мог бы спросить меня сам. — Анджи подошел к столу и налил себе из бутылки воды в стакан, не спеша выпил, разглядывая инвалидное кресло, темневшее в нескольких шагах от него. — Мне надоело мое кресло. Тем более, надоело скрывать, что оно мне скоро не будет больше нужно. Операция была пластической, чтобы убрать несколько старых шрамов, не люблю безобразные следы на своем теле, и я решил использовать ее как ширму, выдав за более серьезное и на самом деле невозможное вмешательство. К счастью, мир обывателей хоть и любопытен, но недалек. Ему не нужны скучные детали, и его легко сбить с толку непонятными терминами. Пересадка костного мозга, куска нерва, искусственный сустав. Придумывай, что хочешь, смешивай с тем, что на слуху, и в это поверят. Так что все теперь уверены, что медицина, как добрая фея, поднимает меня из инвалидного кресла. Во многом так и есть, потому что за спиной десятилетия поиска средств и методов, но ничего бы не помогло без врожденной способности к восстановлению. Так же, как твои кости. Ты же понимаешь, что переломы со смещением не излечиваются так быстро и без последствий?

Бэй не ожидал подобной откровенности от Кардинала, парой фраз разрешившего давние подозрения, и, пользуясь настроем Анджи, поспешил задать вопрос:

— Ари Вивьен. Вы думаете, что гены нашей исключительно хорошей формы берут начало с нее?

Кардинал помедлил, прежде чем ответить.

— У меня есть основание так думать.

— Вам многое известно о самой прародительнице?

— Думаю, достаточно, — последовал осторожный ответ Кардинала.

— И о том, что она совсем не Ари и на самом деле была артисткой цирка?

Кардинал не стал скрывать удивление, проступившее тонкими линиями на аристократическом лице. Взлетевшие брови, напрягшаяся линяя губ, блеск во взгляде. Руки герцога отложили на стол телефон и сложились вместе, начиная отсчет тихим хлопкам. Один, два… пять.

— Почти овация, Кобейн! Как плату за мою откровенность, жду от тебя подробностей о цирковом прошлом Ари.

— Спасибо, за комплимент. И много нас таких одаренных в семье?

— Очень немного, — ответил Кардинал и нажал вызов телефона. — Но я вынужден прервать обмен информацией. Рай, я готов, — сказал он в телефон, а потом снова Кобейну: — Открой дверь моим вечерним ногам. Рассуждать на темы генетики и прошлого прародительницы нам придется в другое время и в другом месте.

Когда в номер вошел Грем, Кардинал спокойно вернулся к коляске, оставшейся посередине комнаты, и опустился в нее, позволив плечам немного провиснуть. Актер был готов к спектаклю. Прошедший день должен был утомить начинавшего ходить благодаря чудотворной операции инвалида.

— Зачем это все? — с легким презрением в голосе спросил Бэй. — Весь театр?

— Я предпочитаю задавать вопросы и не люблю, когда их задают мне. Даже если они касаются моего здоровья. Особенно, когда они его касаются. Тем более, когда у меня нет на них ответов.

Оставшись один, Кобейн подвел итог состоявшемуся разговору.

— Искупались в полуправде и проявили недоверие друг к другу, — и закончил использованием нескольких грубых выражений из разряда Зосиных, которые растворились в желании зевнуть.

Чувствительном, но неостановимом.

Обезболивающие, противовоспалительные, остатки наркоза и насыщенная цепь событий лишили Бэя желания продлевать и так затянувшийся день.

Он без ужина лег в кровать и провалился в глубокий сон без сновидений, но в котором не хватало свежего воздуха.

Тяжелый, потому что сон придавливал его тело к матрацу.

Проснулся Кобейн от напряженной тишины. Бывает, оказывается, и такое. Тишина разорвала покрывало сна, оставив детектива в освещенной почти полной луной комнате рядом с молчавшей женщиной. Не спавшей, переполненной мыслями и эмоциями настолько, что они превратились в ощутимые прикосновения и лишили Кобейна сна.

— Карина? — Бэй решил не притворяться. То, что он проснулся, понятно по изменившемуся ритму дыхания.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Карина.

— Удивлен.

Света луны было достаточно, чтобы хорошо видеть друг друга, только глаза обоих казались бездонно-черными.

— Удивлен, что видишь меня рядом с собой, а не в соседней комнате, сотрясающейся от рыданий?

Бэй поморщился и признался:

— Да…

— Что ты мне скажешь? Что это было связано с твоей работой?

Бэй поразился спокойствию женского голоса. Усталого, но совершенно лишенного ярости или обиды. Безразличной Карину тоже нельзя было назвать, потому что слишком настойчивым был ее взгляд.