В погоне за жизнью. История врача, опередившего смерть и спасшего себя и других от неизлечимой болезни

Даже попытка сесть вызвала у меня одышку. Последний раз я ходил – да и просто стоял – почти месяц назад. С помощью Франциско – мы с ним занимались тяжелой атлетикой, и он страховал лучше всех – я вышел из палаты, прошел метров восемь до сестринского поста и обратно. Сначала ноги меня не слушались – я как будто разучился ходить. Когда включилась мышечная память, сердце и легкие перестали поспевать за моими движениями, и к пятому шагу я совсем выдохся. Чтобы вернуться в кровать, мне пришлось сделать перерыв и выпить немного яблочного сока. После этого мы с Франциско с болью попрощались.

Три года спустя Франциско попал в аварию на мотоцикле, оказался частично парализован и потерял способность ходить. В то время он был резидентом-реаниматологом в Гарварде. Что удивительно, он вернулся к своей программе обучения и стал первым инвалидом-колясочником, окончившим резидентуру по реаниматологии. Его пример каждый день вдохновляет меня.

Грант тоже пришел проститься со мной, и он не смог, как все остальные, делать хорошую мину. Потом он рассказал мне свои впечатления от увиденного в тот день. Мои мускулистые когда-то ноги разбухли и походили на бесформенные бочки. Все тело распирало от жидкости, но лицо при этом оставалось худым и осунувшимся. Я зарос недельной щетиной: с таким низким уровнем тромбоцитов бриться было опасно. По его мимике я понял, как кошмарно выгляжу, насколько преобразилось мое тело. Я неделями не видел себя в зеркале, правда больше и не нуждался в этом.

А после – не спросив меня – в больницу пришел еще один человек. Пришел вопреки моим надеждам на то, что не узнает о моем состоянии. Я не смог остановить распространение информации, особенно когда она заструилась по каналам добрых намерений и современных технологий. Пэтти, мать Кейтлин, за пару дней до этого получила электронное письмо со ссылкой на страницу организации CaringBridge[18], а потом еще одно письмо с просьбой помолиться за Дэвида Файгенбаума. В надежде, что это какой-то другой Дэвид Файгенбаум (хотя нас не так много), она позвонила мне. Ответил папа. Он описал ситуацию и без обиняков сказал, что мне с каждым днем становится хуже и диагноз неизвестен.

После обеда в день визита Франциско я ненадолго очнулся. Рядом стоял папа. Он поведал мне о Пэтти, о письме и ее звонке.

Папа сообщил, что она приедет со мной увидеться – вместе с Кейтлин, которая уже окончила колледж и теперь работает в Нью-Йорке в сфере моды.

Я думал о Кейтлин каждый день с тех пор, как попал в кабинет неотложной помощи. Я представлял, каково будет увидеть ее еще раз. Я обсуждал с Беном, стоит ли это делать, правильно ли это, хорошо ли для меня и для нее. И я принял решение. Оно сводилось к следующему: я не хочу, чтобы ее последнее воспоминание обо мне было таким. Я прикован к постели, я болен, я слаб физически и умственно. Мне сложно общаться, я едва могу связно выражать сложные мысли.

Мое нежелание представать перед Кейтлин в подобном состоянии, несомненно, было связано с тем, как умирала мама: образ истерзанного раком родного человека навсегда запечатлелся в моей памяти. Я думал, что и Кейтлин после моего ухода в течение многих лет и даже десятилетий будет вспоминать меня как инвалида – именно так сейчас я помнил маму. Мы с мамой не хотели, чтобы я запомнил ее такой, и я не желал остаться таким в сознании Кейтлин. Я уже не был самим собой.

И я проявил выдержку. Я сказал сестрам, что не хочу с ней видеться. Когда Кейтлин и Пэтти на следующее утро приехали в больницу, сестры остановили их в вестибюле. Не могу себе представить, сколь ужасно они все себя при этом чувствовали. Кейтлин и Пэтти были подавлены, смущены, печальны. Они сказали, что им безразлично, как я выгляжу. Они просто хотят меня увидеть. И неохотно согласились выйти в надежде, что сестры за ними вернутся. Но сестры этого не сделали. Я попросил их об этом. И теперь жалею.

После того как Кейтлин пришла ко мне, а я отказался ее впустить, после того как я сказал «до свидания» родным и близким, я смирился со смертью. Это было худшее, что случалось в моей жизни. Мое здоровье со временем будет ухудшаться, смерть подойдет еще ближе, но такого я больше не допущу никогда. Я никогда не поддамся неизбежности. Воспоминания о тех днях и часах сложились в моей памяти в некий калейдоскоп. Сознание было напряжено до предела, но я помню, как размышлял о прожитых годах, о своем наследии и своем некрологе. Я постоянно глядел в больничное окно и в мечтах рисовал нашу с Кейтлин жизнь – но знал, что никогда уже отсюда не выйду. Я не жалел о сделанном – я сокрушался лишь о том, чего не сделал и не сказал. А еще молился.

Глава седьмая

Через четыре недели моего пребывания в стационаре родные решили по воздуху переправить меня в Роли – в больницу, где работал папа. Мне казалось, они затеяли это, чтобы было удобнее организовать похороны, но на самом деле они пытались вернуть себе контроль над ситуацией – это легче сделать, когда знаешь врачей, медсестер, здание.

Я по-прежнему оставался без диагноза.