Читаем В погоне за жизнью. История врача, опередившего смерть и спасшего себя и других от неизлечимой болезни полностью

Я не видел – и не вижу сейчас – в моем новом девизе оправдание импульсивности. Я не собирался выбалтывать все, что придет мне в голову, или при первой же потребности маниакально покупать что-то в интернете. «Подумал – сделай» – это своего рода руководящий принцип. Не позволяй мыслям просто приходить и уходить. Каждую идею надо проанализировать и оценить, достойна ли она воплощения. Если да, то ее следует перевести в режим выполнения – и неважно, есть у тебя для этого подходящие навыки или нет. Благодаря этому я стал скрупулезнее относиться к тому, что я на самом деле хочу и какие мысли действительно заслуживают реализации. Я начал экономнее расходовать умственные силы, но, как ни странно, этот же принцип помогает мне забыть о гложущих сомнениях, живущих где-то на задворках моего сознания. Мы часто хотим сделать или сказать что-то такое, что существенно повлияет на нашу жизнь и жизнь наших близких, но быстро себя от этого отговариваем. Принцип «Подумал – сделай» позволяет отбраковать бесполезные мысли и отдать приоритет стоящим. Съесть гамбургер в тот день казалось мне стоящим делом.

Этот свой новый подход я начал формулировать еще в Арканзасе, в первые спокойные дни после моего худшего, третьего столкновения со смертью. Он родился из очень простого осознания: готовясь умереть, я больше всего жалел не о том, что сделал; сильнее всего меня мучили сожаления по поводу того, что я хотел сделать, но так и не воплотил. Знаю, я не первый пришел к такому выводу. Правильно говорят: на смертном одре никто не переживает из-за того, что слишком мало просидел в офисе. Пока ты здоров, тебе не дают уснуть по ночам воспоминания: глупая шутка, рассказанная тобой на вечеринке, плохой пас или момент, когда ты признался девушке в любви… уже на втором свидании. Воспоминания, которые ты предпочел бы не иметь и от которых уже не избавиться. Но когда ты умираешь – по крайней мере, со мной было так, – все эти воспоминания кажутся мелкими. Именно отсутствие значимых, важных воспоминаний и осознание, что никогда не появится шанс их получить, образуют где-то внутри тебя ужасающую, жгучую яму сожалений (и вызывают на мониторе у твоей койки сигнал тревоги из-за учащения сердечного ритма). Я представлял себе свадьбу с Кейтлин и наших детей, наверное, сотню раз – половина этих фантазий родилась в делирии[29], половина – в агонии. И жалел, что даже не поборолся за наши отношения, не воспользовался шансом, когда она мне его дала, из-за чего не смог провести вместе с ней шесть месяцев, которые считал последними. Я жалел о тех воспоминаниях, которых не было, и говорил себе: если мне суждено выкарабкаться, я сделаю все, что в моих силах, чтобы мои мысли превращались в действие.


Тем же вечером мы устроили семейное торжество. У нас имелись поводы для радости: я вернулся домой, а у Джины, пока я был в Литл-Роке, родилась вторая здоровая дочурка. Все собрались на ужин у папы. Я чувствовал себя еще слишком слабым и не мог даже поднять тарелку с едой, не говоря о том, чтобы готовить или подавать блюда, но я помог накрыть на стол. Никогда еще это не доставляло мне такой радости – Марта Стюарт[30] не справилась бы лучше. Я складывал салфетки в идеальные треугольники, улыбался во весь рот и неустанно благодарил судьбу.

Воодушевленный таким радостным и счастливым вечером, я решил угомонить чертика в своей голове и начать «делать». Я позвонил Кейтлин. Пока я находился в Арканзасе, мы периодически разговаривали по телефону, и сегодня (после вдохновившего меня на озарения гамбургера) я послал ей на работу ее любимые цветы и – насколько я помнил – ее любимые конфеты. Этот шаг был, может, и не героическим, но значимым. Мой внутренний скептик всеми силами старался отговорить меня от идеи посылать подарки. Вы ведь даже не встречаетесь! Ей это покажется странным. Подожди, сделай что-нибудь другое, как-нибудь в другой раз. Раньше эти мысли, как правило, побеждали, но теперь, просветленный пребыванием в отделении интенсивной терапии и вооруженный новым девизом, я просто взял и сделал.

Перейти на страницу:

Все книги серии МИФ. Культура

Скандинавские мифы: от Тора и Локи до Толкина и «Игры престолов»
Скандинавские мифы: от Тора и Локи до Толкина и «Игры престолов»

Захватывающее знакомство с ярким, жестоким и шумным миром скандинавских мифов и их наследием — от Толкина до «Игры престолов».В скандинавских мифах представлены печально известные боги викингов — от могущественного Асира во главе с Эинном и таинственного Ванира до Тора и мифологического космоса, в котором они обитают. Отрывки из легенд оживляют этот мир мифов — от сотворения мира до Рагнарока, предсказанного конца света от армии монстров и Локи, и всего, что находится между ними: полные проблем отношения между богами и великанами, неудачные приключения человеческих героев и героинь, их семейные распри, месть, браки и убийства, взаимодействие между богами и смертными.Фотографии и рисунки показывают ряд норвежских мест, объектов и персонажей — от захоронений кораблей викингов до драконов на камнях с руками.Профессор Кэролин Ларрингтон рассказывает о происхождении скандинавских мифов в дохристианской Скандинавии и Исландии и их выживании в археологических артефактах и ​​письменных источниках — от древнескандинавских саг и стихов до менее одобряющих описаний средневековых христианских писателей. Она прослеживает их влияние в творчестве Вагнера, Уильяма Морриса и Дж. Р. Р. Толкина, и даже в «Игре престолов» в воскресении «Фимбулветра», или «Могучей зиме».

Кэролайн Ларрингтон

Культурология

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное