Вот и все. Этими двумя словами она подарила мне счастье и уверенность в безусловности ее любви. Теперь я понимаю: очень немногим в моем возрасте повезло обрести такое надежное, твердое знание – знание о том, что этот человек готов пойти со мной в огонь и воду, не бросит меня толстым и лысым, переживет самые ужасные времена. В воскресенье Кейтлин уехала обратно в Нью-Йорк, но мы договорились видеться как можно чаще. Из-за ее плотного графика и моей немощности встречи будут не такими частыми, как нам хотелось бы, но все равно приятно иметь план.
В течение следующих недель и месяцев я снова и снова заверял Кейтлин в том, что сестры тогда в больнице делали ровно то, о чем я их неоднократно просил. Я пытался объяснить ей свою несколько искаженную логику: мое нежелание впускать ее как раз подчеркивало ее значимость для меня – ничего другого я, по крайней мере, не смог выдумать. Я действительно считал, что поступал правильно, стараясь остаться в ее памяти живым и здоровым.
Мне еще предстоит понять: тогда мне просто не хватало воображения. Ведь, раскрыв в ее присутствии свою уязвимость, я продемонстрировал бы ей доверие и доказал, что она и правда стоит для меня на первом месте.
Я чувствовал себя здоровым уже целых пять недель – самый долгий период за последние семь месяцев, проведенный не в больнице, – и страстно хотел поверить в то, что наконец справился с этой напастью. Это было временное, но потрясающее ощущение, однако именно оно заставило меня отложить начатые изыскания относительно моего заболевания. Мне казалось, что болезнь Кастлемана осталась где-то в зеркале заднего вида. Были в жизни более насущные вещи: я наконец смог встать на ноги и снова приступить к тренировкам.
Конечно, начать пришлось с малого. Я стал наматывать круги по кухне и гостиной – не самое захватывающее упражнение, однако я добавил ему остроты: поставил на повтор свою любимую «походную песню» – необычную советскую композицию, найденную на YouTube. Там она именовалась «Трололо», но недавно я узнал, что ее настоящее название – «Я очень рад, ведь я наконец возвращаюсь домой». Ничего более подходящего и не придумаешь. Однако я раз за разом слушал ее не из-за какого-то глубокого смысла. Ритм идеально ложился на мои размеренные шаги, я с удовольствием подпевал и вновь наращивал силу. За много месяцев организм потерял форму, и эти прогулки заставляли сердце биться быстрее. Смеясь, я продолжал идти – пока этого было достаточно.
Не пренебрегал я и мускулатурой. Вскоре я добавил упражнения с маленькими килограммовыми гантельками, которые обычно используют в центрах для престарелых. Это, правда, не впечатлило мою четырехлетнюю племянницу Анну-Марию – она забрала гантели у меня из рук и показала, что тоже так может. Племянница подражала мне и в другом: вслед за мной она начала носить шапки (под ними я пытался скрыть лысину, а потом – клоки отрастающих волос). Мою душу грело осознание, что у меня появился маленький поклонник, который не критикует меня, смотрит на меня снизу вверх и следует моему примеру. Хотя я уже не был тем Зверем, что раньше.
Однако Зверь по-прежнему жил в моей душе. Воспоминания о занятиях американским футболом – о том, как я терпел боль, шел вперед и обретал силу благодаря труду, – помогали мне не останавливаться на достигнутом. Например, я помнил, как однажды опоздал на тренировку и в наказание мне пришлось быстро кататься по ледяному полю при минусовой температуре до тех пор, пока меня не начало тошнить, – точнее, пока всех не начало тошнить. Тогда мне это ужасно не понравилось, но теперь я размышлял: где я был бы сейчас, если бы прежде мне не приходилось раз за разом преодолевать мучительные трудности в безопасном пространстве игровой площадки и спортзала? Я как будто положил этот опыт на банковский счет и сегодня получал с него дивиденды, восстанавливая свою жизнь практически с нуля. Постепенно я увеличивал нагрузку и каждую неделю фотографировался, чтобы задокументировать преобразования. Я все меньше походил на изможденную беременную женщину и все больше приобретал звероподобные черты.