Анализы крови, сделанные во время предыдущих рецидивов, указывали на повышенную активность Т-лимфоцитов. Этот специализированный тип клеток – ключевое оружие в «арсенале» иммунной системы, известное своей способностью сеять разрушение (я уже упоминал, что ученые научились их перепрограммировать в CAR-T-клетки, атакующие рак, но они же иногда атакуют и здоровые ткани). Мы решили именно их сделать мишенью для следующего лекарства, которое я попробую. Известно, что иммунодепрессант циклоспорин способен ослаблять Т-лимфоциты и одобрен FDA для профилактики отторжения органов после трансплантации. Я даже слышал, что один доктор из Японии – член CDCN – с определенным успехом лечил им пару больных iMCD. Я написал ему и запросил дополнительную информацию. По сравнению с другими препаратами из моего списка этот вариант выглядел многообещающим: циклоспорин, нацеленный на активированные T-клетки, отличался в целом терпимыми побочными эффектами и должен был подействовать довольно быстро.
О своем плане я сообщил родным и Кейтлин. Они задали на удивление мало вопросов и не интересовались подробностями – видимо, всем сердцем верили в то, что я на верном пути. Если бы только я мог разделить их уверенность! Наконец, я позвонил доктору, который курировал инъекции силтуксимаба в Северной Каролине, и спросил его мнение на этот счет. Последовала длинная пауза.
«Учитывая, что вариантов на данный момент немного и препараты, которые мы уже испробовали, оказались неэффективны, полагаю, в этом есть смысл». Ему понравилось, что циклоспорин уже применяли в Японии и побочные эффекты у него не такие плохие. Рецепт был готов уже во второй половине дня. Я сомневался, что лекарство сработает, но другие варианты не выглядели перспективнее.
Резких изменений, на которые я надеялся, не последовало. Мое состояние не улучшилось. Но и хуже не стало. Перед приемом циклоспорина уровень CRP всего за несколько дней вырос с четырех до десяти, потом до сорока (на этот раз я не дал бы себя обмануть неправильными единицами измерения: десять – верхняя граница нормы). С началом терапии иммунодепрессантом он завис между тридцатью пятью и сорока пятью – анализы крови проводили ежедневно – и не поднимался выше ста, как это было во время всех предыдущих эпизодов. Усталость, ночное потение и лихорадка тоже присутствовали, но, кажется, не усугублялись. Учитывая, что болезнь обычно развивалась у меня по взрывному сценарию, мы предположили, что это плато и лекарство помогает. Было решено подождать. Но через несколько дней, как каждый раз прежде, анализы крови начали ухудшаться.
Несколько ободренный тем фактом, что первая попытка не была
Буквально через несколько часов после инъекции иммуноглобулина я почувствовал себя лучше. Усталость отступила. Прошла тошнота.
Я старался не радоваться раньше времени. Нельзя было исключать эффект плацебо – мой разум мог просто обманывать организм. Я смотрел в глаза реальности: вряд ли я только что раскрыл секрет болезни, которая десятилетиями ставила в тупик ученых.
Однако анализы крови становились, бесспорно, лучше. Уровень CRP – самого надежного маркера моего заболевания и признака воспаления – после сорока двух упал ниже десяти, вернувшись в норму. Я никогда не видел такого значительного и быстрого улучшения этого показателя. Он мог примерно с той же скоростью ухудшиться, но ни разу столь стремительные изменения не происходили в обратную сторону. Очень сложно полностью нейтрализовать причину такого интенсивного воспаления. Что примечательно: результаты говорили о том, что это наша заслуга. Другие лабораторные показатели – тромбоциты, альбумин, гемоглобин, а также функция почек – тоже пришли в нормальный диапазон. Если не считать ощущения некоторой усталости и ночного потения, я опять был
Сидя в гостиной нашей квартиры, мы с Кейтлин изучали цифры. Я плакал от счастья – за себя, за Кейтлин, за всех больных в Арканзасе, за всех, кто готов поделиться своей историей, информацией о своей болезни.
Дело еще далеко не окончено, но все становилось очень, очень интересно. И это плохие новости для болезни Кастлемана.